Глава 29. «Тест на совместимость в условиях изоляции»
В 1997 году американский психолог Артур Арон опубликовал исследование, которое доказало, что чем больше люди знают друг о друге, тем ближе они становятся. Исследование было основано на эксперименте, в котором участвовало несколько пар ранее незнакомых между собою людей. В течение 45 минут они задали друг другу 36 вопросов, составленных профессором Ароном и его коллегами. Вопросы были поделены на три части, каждая из которых требовала от испытуемых большей откровенности, чем предыдущая. В результате эксперимента испытуемые не только почувствовали, что стали ближе друг к другу — некоторые пары продолжили общаться, а некоторые и вовсе вскоре поженились.
КАТЯ: Когда мы оказались в изоляции, нам стало труднее мириться с недостатками других людей, особенно наших близких, от которых мы теперь никуда не можем деться. Этические проблемы отступили на второй план, меня больше волнует вопрос «Как выжить?» и в частности — «Как выжить с тобой?». Чтобы нам стать терпимее друг к другу в эти сложные недели, давай воспользуемся экспериментом профессора Арона и зададим друг другу по несколько вопросов. Но не таких, как у него — все же у нас нет цели пожениться — а таких, которые нам кажутся особенно важными. Я начну. Ты узнал страшный секрет, который очень хочется обсудить, расскажешь ли ты о нем кому-нибудь, и если расскажешь, то кому?
АНДРЕЙ: Я всю жизнь был очень болтливым, несколько раз рассказывал чужие секреты и потом мне было по-настоящему стыдно. Поэтому теперь я ударился в другую крайность – я стараюсь не рассказывать вещи, которые даже теоретически могли бы быть секретом. С другой стороны, своей девушке я рассказываю практически все, и получается, что все-таки иногда сплетничаю. Я, конечно, говорю ей: «Только это адский секрет», но меня это не очень утешает.
КАТЯ: Мы с тобой в этом похожи. Я ужасно не люблю такие страшные секреты, которые нельзя выдавать, чтобы не сглазить: про беременность, свадьбу, переход на новую работу. Если это секрет, зачем вы мне об этом рассказываете? Бывает, конечно, что человеку нужно выговориться и он не хочет, чтобы узнали все остальные. Но в других случаях я этого не понимаю. Особенно, если люди заводят секреты от других членов семьи.
АНДРЕЙ: То есть ты считаешь, что единственная тайна, которую надо уважать, – это тайна исповеди?
КАТЯ: Да.
АНДРЕЙ: У меня тогда такой естественный вопрос. Что ты не сможешь простить другому человеку?
КАТЯ: Есть одна вещь, которую я точно не могу простить. Когда человек закрывается. Вчера мы разговаривали, а сегодня он выстроил стену, и я не могу достучаться. И не важно, чем он отгораживается — этическими взглядами или принципами – мне просто становится неинтересно.
АНДРЕЙ: А как быть с плохими людьми? Которые врут, воруют…
КАТЯ: Вокруг меня таких нет. И в этом смысле мне очень повезло в жизни. Мне не приходилось разочаровываться в людях, мои близкие и друзья никогда не превращались в тех, кто врет, ворует или говорит какие-то вещи, за которые мне ужасно неловко. Конечно, бывает, что их позиция по какому-то вопросу не совпадает с моей. Но они же при этом готовы разговаривать, спорить, доказывать свою точку зрения.
АНДРЕЙ: Мне кажется, когда ты говоришь: «Мне не приходилось разочаровываться в людях», это значит, что ты проделываешь довольно большую работу, когда их выбираешь. Потому что если, не дай бог, кто-то из моих близких знакомых окажется серийным маньяком, я буду испытывать шок и чувство вины. Я не верю, что нельзя не увидеть этого в человеке.
КАТЯ: А ты из-за чего перестанешь разговаривать с человеком?
АНДРЕЙ: У меня очень простой, отсекающий принцип – насилие. Я более-менее любому человеку готов простить все, кроме насилия, и более-менее никому не готов простить насилие.
КАТЯ: У меня бывают состояния гнева, когда я действительно могу физически что-то сделать. Давно такого не было, но пока дети были маленькие — случалось. Мне в какой-то момент стало ясно — хорошо, что я это про себя знаю, потому что самые ужасные вещи происходят, когда человек думает, что он так не может. А когда ты знаешь, можно со временем научиться не доводить себя до этого состояния — сворачивать разговор или конфликт заранее.
АНДРЕЙ: У меня такого не бывает, зато я иногда представляю себе, что стою на перроне, подходит поезд, а рядом кто-то ненавистный. Можно его толкнуть, а можно не толкать. Я часто задаю себе вопрос: «Как бы я поступил в этом случае?». И даже если этот злодей заслужил, чтобы его толкнули под поезд, я понимаю, что не смог бы этого сделать. И не потому, что веду этический подкаст, просто для меня это физически невозможно.
КАТЯ: Мне кажется, тебе надо открыть в себе новые грани, понять, что ты способен на большее и это позволит, может быть, твоей пассивной агрессии выйти наружу. Уметь ее выпустить тоже важно.
АНДРЕЙ: Бывает, что ты ведешь себя безнравственно, осознаешь это, но все равно продолжаешь?
КАТЯ: Нравственность очень ситуативная вещь. Да, были случаи, когда я считала, что веду себя безнравственно и у меня были по этому поводу сложные внутренние метания. А это самое плохое, что бывает. Нравственные переживания запускают защитный механизм, который ищет оправдание безнравственному поступку.
АНДРЕЙ: Я придумал этот вопрос, потому что мне кажется, он отражает одно из главных свойств русской культуры — все проблемы возникают не от того, что ты сделал что-то плохое, а от того, что, сделав что-то плохое, ты не можешь извиниться и попытаться это исправить. В нашей культуре нет для этого инструментов. Если ты понял, что неправ, ты должен встать на табуретку и всем объяснить либо, что ты был прав, либо — что вокруг враги и у тебя не было выбора. Но в принципе ситуация, когда человек неправ, знает что неправ и ничего по этому поводу не делает — совершенно типична. Я и сам часто в нее попадаю, когда, например, с кем-то ссорюсь.
КАТЯ: Есть еще один момент, когда я боюсь поступить безнравственно — в разговоре с посторонними рассказать что-то про близких мне людей. Мне кажется, это ужасная гадость, и чтобы не сделать ее случайно, лучше никого никогда ни с кем не обсуждать.
АНДРЕЙ: Да, это правда, но с другой стороны мы же ведем этот подкаст. Я, между прочим, осознаю, что занимаюсь этим не потому, что хочу кого-то научить жить или даже развлечь, а потому, что это мой способ стать лучше – говорить про то, как можно или нельзя себя вести.
КАТЯ: А для меня это возможность проговорить вещи, которые неприлично думать. Очень многие вопросы мы с тобой рассматривали с позиций, которые публично занимать не принято. Я иногда чувствую, что думаю не так, как думают окружающие меня умные, хорошие люди, и для меня наш подкаст — попытка объяснить, почему я так чувствую и почему это нормальное чувство, почему это нормальная эмоция или нормальная позиция.
АНДРЕЙ: То есть ты используешь подкаст как оправдание, а я как путеводную звезду. И кто из нас лучше?.
КАТЯ: Ты станешь лучше, а я объясню тебе, почему я не такой плохой человек, как может показаться.
АНДРЕЙ: Когда-нибудь возможно.
КАТЯ: У меня к тебе неожиданный, простой бытовой вопрос. Тебя попросили убрать со стола, что именно ты сделаешь в ответ на эту просьбу?
АНДРЕЙ: Я все, что надо выкинуть, выкину, посуду сложу в раковину, чашки поставлю рядом с раковиной, потому что не складываю их в раковину, потом я еще, вероятно, помою посуду. Ты просто не понимаешь, какую бездну сейчас открываешь. Потому что у каждого человека есть нервянка. Моя нервянка – чистый стол, и я просто готов уничтожить всех за это. Но, может быть, ты имела в виду что-то другое.
КАТЯ: Нет, ты прошел мой маленький этический тест. Очень часто люди, когда их просят убрать со стола, просто складывают все, например, в раковину и не моют посуду. И мне кажется, это самая ужасная бытовая проблема, когда я прошу тебя убрать со стола, ты убираешь со стола и считаешь, что ты много сделал, после чего я иду, вижу полную раковину грязной посуды, мою посуду и считаю, что я очень много сделала, и, получается, что одно действие делают два человека, и в итоге все очень устают и каждый считает, что сделал очень много, а другой – нет.
АНДРЕЙ: Я, честно говоря, думаю, что единственный способ наладить быт – сделать его главным драйвером не стремление к идеалу, а человеческие неврозы. Есть люди, которых жутко нервирует неподметенный пол, есть те, кто не переносит горы нестиранной одежды. Идеальный быт получается тогда, когда каждому позволено реализовывать свои неврозы. А вот отказ от быта я считаю этическим действием. Это сигнал, что человек отказался от цивилизации.
КАТЯ: Это, скорее, сигнал, что он не ищет уюта. Когда у тебя заброшенный быт, ты не ищешь уюта, не ищешь покоя, красоты вокруг.
АНДРЕЙ: Сейчас это все особенно важно. Как ты знаешь, я считаю, что эпидемия – большая проблема, и не надо делать вид, что мы живем, как жили раньше. Нужно пересматривать свою обычную эффективность, обычный уклад, важно расставлять приоритеты. Я считаю, что моя эффективность упала на 25%, и в этой ситуации чем ты пожертвуешь первым – попыткой выполнить все дедлайны или мытьем посуды? Я посудой стараюсь не жертвовать до конца — если все плохо, посуда меня успокаивает. А вот про покой и красоту вокруг мой тебе следующий вопрос: ты веришь в счастье, ты стремишься к нему, ты считаешь, что ты должна быть счастливой?
КАТЯ: Счастье – слишком замыленное слово. Я верю в радость. У меня многое вызывает радость — разные сиюминутные вещи, из которых складываются картинки. Столик, кафе, бокал вина. Или я с друзьями лежу на поле, и просекко стекает у нас по щекам. Есть тихая радость – чистая кухня, тишина, и я сижу и просто наслаждаюсь тем, как все красиво и уютно. Самые ужасные времена моей жизни – когда ничто не вызывает во мне радость. Если я перестаю стремиться к радости, значит все очень плохо.