Ну поехали.
Поскольку главным аргументом против любой критики Асадова неизбежно будет его черная лицевая повязка, то я сразу оговорюсь, что проявляю наивысшее возможное уважение к военному подвигу Асадова. Довезти без половины лица грузовик с припасами, а потом после этого еще вдобавок стихи писать – это круто, товарищи, чуть не сказал "дай Бог каждому".
Но стихи этим не легитимизируются – и уж точно не в той степени, в которой Асадов был легитимизирован по всей стране великой.
Асадов говорил о себе, что его стихи – о его читателях, но с тем же успехом мог бы просто сказать, что это стихи читателей – рабочих нетворческих профессий, любителей и нелитераторов, которым впервые в жизни захотелось что-то зарифмовать. Рядовой текст Асадова почти невозможно отличить от любого рандомного текста в колонке "Стихи в газету" — отличие Асадова только в его объемах. "А может, всё было не так бы / Случись эта ночь после свадьбы." – и так сорок семь книг подряд.
Тексты Асадова настолько очевидно ужасны, что даже доказывать это несколько неудобно, и к тому же что вырванные из контекста примеры производят впечатление то ли почти талантливой пародии, то ли намеренного примитивизма.
Формально, это полный набор всех худших ошибок рифмованной поэзии: слова-затычки ("говорить-то об этом и то смешно"), нагромождение согласных ("словно б вам"), ужасные рифмы ("казбек - человек", многократно и в разных падежах), пошлейшие метафоры ("ледок спокойных глаз"), постоянное вторжение совершенно неуместных клише ("с печатью вдохновенья на челе"), и каждый текст обязательно будет по 16 строф, и обязательно закончится восклицательным знаком!
И если кто-то уже занес руку над клавиатурой чтобы напомнить мне, что форма это только часть текста, а главное содержание, то боюсь что с содержанием всё намного, намного хуже. Чем серьезнее Асадов просит читателя воспринимать то, о чем пишет, тем сложнее это воспринимать всерьез. Это становится смешно:
"Так вспыхни и брызни во все концы, / Наш гнев, наша дружба и светлый разум, / Чтоб все шовинисты и подлецы / Везде, как клопы, передохли разом!"
Ну что, чувствуете... эм... гнев?
Неслучайно Асадов почти не печатался в собственно литературных журналах — у него самого не было никаких иллюзий по поводу своего положения в литературном процессе. В журналах тогда был Слуцкий. На соседних страницах их было бы не поставить. Евтушенко и Ахмадулину не жалели — сами напросились, в конце концов — а старика зачем обижать, и так инвалид ведь.
При этом, я охотно верю, что многие, ходившие на концерты — действительно всем этим задевались. То есть, людей задевали не тексты (такой текст невозможно даже без запинки прочесть) — люди задевались самим фактом приобщения, когда им в огромном зале, в якобы культурном контексте, возвращали их собственные сентенции. Это великое достижение поп-культуры — быть великим кишечником.
Расстраивает тут вовсе не то, что такая поэзия существует — есть, в конце концов, вещи и хуже — партийный официоз, к примеру. Расстраивает — что приобщение к Асадову никак не приближает читателя к собственно хорошей литературе. Оно не приведет его ни к Серебряному веку, ни к футуристам, ни к романтикам, ни к Шекспиру — оно приведет его к шестидесятникам, позднесоветскому шлягеру и юмористическим детективам — в лучшем случае — а если в худшем, то и к брезгливому непринятию всяких других, более сложных и спорных форм.
За чем, как правило, следует и опошление оных — когда тем же, что человек вычитывает у Асадова, он начинает оценивать и Есенина. Это уже откровенное дно.
Так что вот. Человек же Асадов был, судя по всему, прекрасный. Простой, честный, сопереживающий своим персонажам, любящий читателей и коллег, никого не сдававший, ничего не делавший для славы или наживы. Дай Бог каждому.