(1) В шестом классе на место никому не запомнившейся училки-русички пришел новый классный руководитель, Виктор Юльевич Шенгели, литератор.
(2) Вся школа его заметила с первого же дня: он быстро шел по коридору, правый рукав серого полосатого пиджака был подколот чуть пониже локтя, и полруки в пиджаке слегка колыхалось. (3) В левой он нес старорежимный портфель с двумя медными замками, по виду гораздо более старый, чем сам учитель. (4) Прозвище ему образовалось уже в первую неделю — Рука.
(5) Он был скорее молодой, лицо красивое, как у киноактера, но излишне подвижное: он то улыбался неизвестно чему, то хмурился, то подергивал носом или губами. (6) Неправдоподобно вежливый, он всем говорил «вы», но при этом был невероятно ехиден.
(7) Для начала он сказал Илье, когда тот проходил между рядами парт своей шаткой походкой: «А вы что здесь вихляетесь?» — и Илья его мгновенно и сильно невзлюбил. (8) Потом учитель взял журнал, сделал перекличку. (9) На фамилии «Свиньин» — был такой несчастный ученик — сделал остановку, внимательно посмотрел на мелколицего Свиньина и сказал со странной, не то почтительной, не то насмешливой интонацией: «Хорошая фамилия!» (10) Класс заржал с готовностью, Сенька Свиньин налился краской. (11) Учитель поднял недоуменно брови:
— Да что вы смеетесь? (12) Почтенная фамилия! (13) Был старинный боярский род Свиньиных. (14) Петр Первый посылал одного Свиньина — не помню, как звали, — в Голландию учиться. (15) Да вы и «Князя Серебряного» не читали? (16) Там Свиньин упоминается. (17) Интереснейшая книга, между прочим…
(18) Уже через три месяца все, включая Илью, Сеню Свиньина и в особенности Миху, смотрели учителю в рот, обсуждали каждое его слово и дергали губами и бровями точно как он.
(19) И еще Рука читал стихи. (20) Каждый урок, пока все усаживались и вынимали тетради, он начинал с какого-нибудь стихотворения и никогда не говорил, кто его написал. (21) Выбирал причудливо — то общеизвестный «Белеет парус одинокий», то непонятный, но запоминающийся «…и воздух синь, как узелок с бельем у выписавшегося из больницы», то совсем уж ни с того ни с сего какую-то абракадабру:
Стояли холода, и шел «Тристан».
В оркестре пело раненое море,
Зеленый край за паром голубым.
Остановившееся дико сердце.
Никто не видел, как в театр вошла
И оказалась уж сидящей в ложе
Красавица, как полотно Брюллова,
Такие женщины живут в романах,
Встречаются они и на экране…
За них свершают кражи, преступленья,
Подкарауливают их кареты
И отравляются на чердаках…
(22) У Михи кровь к лицу приливала от таких стихов, хотя другим было хоть бы что. (23) Но учитель на Миху и поглядывал. (24) Миха был почти единственный, кто заглатывал рифмованные строчки, как ложку варенья. (25) Саня улыбался снисходительно учительской слабости — некоторые были те самые, что бабушка читала. (26) Другие ребята это пристрастие учителю прощали. (27) Стихи представлялись им делом женским, слабоватым для фронтовика.
(28) Позже, когда всех ребят уже знал по именам и расставил в ряды — не так, как на классной ежегодной фотографии, и не по алфавиту, а своим собственным фасоном, — когда все сблизились через разговоры о хитроумном Одиссее, о таинственном летописце Пимене, о несчастном сыне Тараса Бульбы, о честном глуповатом Алексее Берестове и смуглой умнице Акулине — всё по школьной программе, между прочим, — мальчишки стали задавать вопросы о войне: как было? (29) И сразу стало ясно, что Виктор Юльевич литературу любит, а войну — нет. (30) Странный человек! (31) В то время все юное мужское население, не успевшее пострелять фашистов, войну обожало.
(32) — Война — самая большая мерзость из тех, что выдумали люди, — говорил учитель и пресекал все вопросы, которые дымились на мальчишеских устах: где воевал? какие награды? как ранило? сколько фашистов убил?
(33) Однажды рассказал:
— Я окончил второй курс, когда война началась. (34) Все ребята пошли сразу же в военкомат и были отправлены на фронт. (35) Из моей группы я один остался жив. (36) Все погибли. (37) И две девочки погибли. (38) Поэтому я обеими руками против войны.
(39) Он поднял вверх левую, а половина правой качнулась, но подняться не смогла.
(Л. Улицкая «Зеленый шатер»)