(1) Уходил Оська на войну в конце октября из опустевшей Москвы.
(2) Его уже дважды требовали с вещами на призывной пункт, но почему-то отпускали домой. (3) И вот стало точно известно: Оську и его товарищей по выпуску отправляют на восток в трехмесячное пехотное училище. (4) Он пришел проститься с моими домашними, потом мы поехали к нему на Мархлевского. (5) Я знал, что он ждет девушку, пепельноволосую Аню, и хотел попрощаться у подъезда, но Оська настоял, чтобы я поднялся.
(6) Когда мы провожали Павлика на действительную, он разделил между нами свои скромные богатства. (7) Павлика не баловали дома и растили по-спартански. (8) Правда, в восьмом классе ему сшили бостоновый костюм «на выход», и Павлик проносил его до армии, время от времени выпуская рукава и
брюки, благо запас был велик. (9) Но у него имелся дядя, выдающийся химик, и однажды этого дядю послали на международную научную конференцию за кордон, что в ту пору случалось нечасто. (10) В пожилом, нелюдимом, обсыпанном перхотью, запущенном холостяке, по уши закопавшемся в свою
науку, таилась душа пижона. (11) По окончании конференции он потратил оставшиеся деньги на приобретение жемчужно-серых гетр — тогдашний крик моды, смуглой шелковой рубашки, двух свитеров, роскошного галстука и темных очков, почти не встречавшихся в Москве. (12) Но, вернувшись домой, он
понял, что наряжаться ему некуда, поскольку ни в театр, ни в гости, ни на балы он не ходил, а таскать на работу столь ослепительные вещи стыдно, да и непрактично: прожжешь химикатами, и тогда он вспомнил о юноше-племяннике, и на скромного Павлика пролился золотой дождь.
(13) Ко времени его ухода в армию вещи малость пообносились, утратили лоск, но все же мы с Оськой были потрясены до глубины души, когда Павлик царственным жестом передал нам свои сокровища. (14) От костюма пришлось
отказаться — по крайней ветхости, остальное мы поделили: Оська забрал дымчатые очки, я сразу напялил гетры. (15) Оська взял галстук с искрой, я — рубашку, каждому досталось по свитеру.
(16) Теперь Оське ужасно хотелось повторить мужественный обряд прощания, когда без соплей и пустых слов товарищу отдается все, чем владеешь на этом свете. (17) Но сделать это Оське оказалось куда сложнее, нежели Павлику: фотоаппарат он подарил герою фотосерии «Московский дождь», библиотеку
вывезла мать, а картины — отец. (18) Оставались предметы домашнего обихода, и Оська совал мне рефлектор, электрический утюг, кофемолку, рожок для надевания туфель, пилу-ножовку и две банки горчицы; от испорченной швейной
машинки я отказался — не донести было всю эту тяжесть; еще Оська навязал мне лыжные ботинки и траченную молью шапку-финку, суконную, с барашковым мехом.
(19) Может показаться странной и недостойной эта барахольная возня перед разлукой, скорее всего навечной, ничтожное копанье в шмотье посреди такой войны. (20) Неужели не было о чем поговорить, неужели не было друг для друга серьезных и высоких слов? (21) Все было, да не выговаривалось вслух. (22) Нас растили на жестком ветру и приучили не размазывать по столу масляную кашу слов. (23) А говорить можно и простыми, грубыми предметами, которые «пригодятся». (24) «Держи!..» — а за этим: меня не будет, а ты носи мою шапку и ботинки и обогревайся рефлектором, когда холодно... (25) «Бери кофемолку, не ломайся!» — это значит: а хорошая у нас была дружба!.. (26) «Давай, черт с тобой!» — а внутри: друг мой милый, друг золотой, неужели это правда, и ничего больше не будет?.. (27) «На дуршлаг!» — но ведь было, было, и этого у нас
не отнимешь. (28) Это навсегда с нами. Значит, есть в мире и останется в нем...
(По Ю. Нагибину)
Юрий Мар́ кович Наги́бин (1920—1994) — русский писатель-прозаик, журналист и сценарист.
