Раскольников вышел из сарая на самый берег, сел на складенные у сарая
бревна и стал глядеть на широкую и пустынную реку. С высокого берега
открывалась широкая окрестность. С дальнего другого берега чуть слышно
доносилась песня. Там, в облитой солнцем необозримой степи, чуть
приметными точками чернелись кочевые юрты. Там была свобода и жили
другие люди, совсем не похожие на здешних, там как бы самое время
остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его. Раскольников
сидел, смотрел неподвижно, не отрываясь; мысль его переходила в грезы, в
созерцание; он ни о чем не думал, но какая-то тоска волновала его и мучила.
Вдруг подле него очутилась Соня. Она подошла едва слышно и села с ним
рядом. Было еще очень рано, утренний холодок еще не смягчился. На ней был ее
бедный, старый бурнус и зеленый платок. Лицо ее еще носило признаки
болезни, похудело, побледнело, осунулось. Она приветливо и радостно
улыбнулась ему, но, по обыкновению, робко протянула ему свою руку.
Она всегда протягивала ему свою руку робко, иногда даже не подавала
совсем, как бы боялась, что он оттолкнет ее. Он всегда как бы с отвращением брал ее руку, всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во всё
время ее посещения. Случалось, что она трепетала его и уходила в глубокой
скорби. Но теперь их руки не разнимались; он мельком и быстро взглянул на
нее, ничего не выговорил и опустил свои глаза в землю. Они были одни, их никто
не видел. Конвойный на ту пору отворотился.
Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и
как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение
она ужасно испугалась, и всё лицо ее помертвело. Она вскочила с места и,
задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она всё поняла. В глазах
ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было
сомнения, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же наконец эта
минута...
Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Они оба
были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря
обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила
любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца
другого.
Они положили ждать и терпеть. Им оставалось еще семь лет; а до тех пор
столько нестерпимой муки и столько бесконечного счастия! Но он воскрес, и он
знал это, чувствовал вполне всем обновившимся существом своим, а она — она
ведь и жила только одною его жизнью!
(Ф. М. Достоевский, «Преступление и наказание»)