Становой пристав Семён Ильич Прачкин ходил по своей комнате из угла в угол и старался заглушить в себе неприятное чувство. Вчера он заезжал по делу к воинскому начальнику, сел нечаянно играть в карты и проиграл восемь рублей. Сумма ничтожная, пустяшная, но бес жадности и корыстолюбия сидел в ухе станового и упрекал его в расточительности.
- Восемь рублей - экая важность! - заглушал в себе Прачкин этого беса. - Люди и больше проигрывают, да ничего. И к тому же деньги дело наживное... Съездил раз на фабрику или в трактир Рылова, вот тебе и все восемь, даже ещё больше!
- «Зима... Крестьянин, торжествуя...» - монотонно зубрил в соседней комнате сын станового, Ваня. - «Крестьянин торжествуя... обновляет путь...»
- Да и отыграться можно... Что это там «торжествуя?»
- «Крестьянин, торжествуя, обновляет путь... обновляет...»
- «Торжествуя...» - продолжал размышлять Прачкин. - Влепить бы ему десяток горячих, так не очень бы торжествовал. Чем торжествовать, лучше бы подати исправно платил... Восемь рублей - экая важность! Не восемь тысяч, всегда отыграться можно...
- «Его лошадка, снег почуя... снег почуя, плетётся рысью как-нибудь...»
- Ещё бы она вскачь понеслась! Рысак какой нашёлся, скажи на милость! Кляча - кляча и есть... Нерассудительный мужик рад спьяну лошадь гнать, а потом как угодит в прорубь или в овраг, тогда и возись с ним... Поскачи только мне, так я тебе такого скипидару пропишу, что лет пять не забудешь!.. И зачем это я с маленькой пошёл? Пойди я с туза треф, не был бы я без двух...
- «Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая... бразды пушистые взрывая...»
- «Взрывая... Бразды взрывая... бразды...» Скажет же этакую штуку! Позволяют же писать, прости господи! А всё десятка, в сущности, наделала! Принесли же её черти не вовремя!
- «Вот бегает дворовый мальчик... дворовый мальчик, в салазки Жучку посадив... посадив...»
- Стало быть, наелся, коли бегает да балуется... А у родителей нет того в уме, чтоб мальчишку за дело усадить. Чем собаку-то возить, лучше бы дрова колол или Священное писание читал... И собак тоже развели... ни пройти, ни проехать! Было бы мне после ужина не садиться... Поужинать бы, да и уехать...
- «Ему и больно и смешно, а мать грозит... а мать грозит ему в окно...»
- Грози, грози... Лень на двор выйти да наказать... Задрала бы ему шубёнку да чик-чик! чик-чик! Это лучше, чем пальцем грозить... А-то, гляди, выйдет из него пьяница... Кто это сочинил? - спросил громко Прачкин.
- Пушкин, папаша.
- Пушкин? Гм!.. Должно быть, чудак какой-нибудь. Пишут-пишут, а что пишут - и сами не понимают. Лишь бы написать!
- Папаша, мужик муку привёз! - крикнул Ваня.
- Принять!
Но и мука не развеселила Прачкина. Чем более он утешал себя, тем чувствительнее становилась для него потеря. Так было жалко восьми рублей, так жалко, точно он в самом деле проиграл восемь тысяч. Когда Ваня кончил урок и умолк, Прачкин стал у окна и, тоскуя, вперил свой печальный взор в снежные сугробы... Но вид сугробов только растеребил его сердечную рану. Он напомнил ему о вчерашней поездке к воинскому начальнику. Заиграла желчь, подкатило под душу... Потребность излить на чём-нибудь своё горе достигла степеней, не терпящих отлагательства. Он не вынес...
- Ваня! - крикнул он. - Иди, я тебя высеку за то, что ты вчера стекло разбил!
(А.П. Чехов, «Не в духе»)