(1) Моё детство прошло в глухой ангарской деревне, в четырёхстах километрах от Иркутска. (2) Жили мы бедно, и не мы одни, вся деревня жила бедно, земли для хлебов были худородные, мошка (мелкий гнус) заедала скотину, которая днями во всё лето спасалась только под дымокуром и лишь на короткие ночные часы выбегала на выгон. (3) Да и сами мы ходили в сетках из конского волоса, натягиваемых на голову, мазались дёгтем. (4) Колхоз наш не вылезал из долгов, они время от времени списывались и снова нарастали, и жила деревня огородами. (5) Да ещё тайгой и Ангарой.
(6) Но бедность быта никак не влияла на богатство души. (7) Судьба моих односельчан и моей деревни почти во всех книгах. (8) И их, этих судеб, хватило бы ещё на многие. (9) Будь у меня три жизни и пиши я в десять раз быстрей (а я всегда писал медленно) , то и тогда мне вполовину не выбрать судеб, которые складывались только в одной нашей деревне, тихой, незаметной, полусонной. (10) Но в этой неказистой деревне жила часть русского народа, пусть очень малая часть, но той же кости, того же духа, сохранившегося ещё и лучше, чем в людных местах, на семи ветрах. (11) Да и что такое «полусонная» деревня, если этот народ жил в беспрестанных трудах, играл свадьбы, рожал детей и воспитывал их, хранил традиции, держался вместе и не гнался за «современностью»?
(12) А как говорили у нас в деревне, как говорили! (13) Баско баяли – метко, точно, не растекаясь мыслью по древу. (14) У нас все знали уйму пословиц, без них речь не лепилась. (15) Все имели прозвища, пристававшие намертво. (16) Одним словом умели сказать многое, словесная мелочь была не в ходу. (17) Болтливость высмеивалась. (18) По русскому языку, да позволено будет так выразиться, ходили пешком, пo-рабочему, а не разъезжали в лимузинах. (19) И какая же это была живая речь! (20) И так мне хочется передать хотя бы часть этой простой красоты деревенского языка в своих книгах!
(21) Должен признаться я в грехе: было время, когда я, смущённый университетом, образованием, стал стыдиться своего деревенского языка, считать его несовременным. (22) О, эта «современность», скольким она закружила головы! (23) Позже я прочитал у Шукшина, что и он, попав в Москву, прикусывал своё простонародное слово, стараясь говорить на городской манер. (24) То же самое было и со мной в Иркутском университете. (25) Как же – ведь я изучал теперь Гомера и Шекспира! (26) Надо было соответствовать филологической выправке, не показывать себя лаптем. (27) Вынесенный из деревни язык, конечно, нуждался в обогащении... (28) Но в обогащении, а не замене. (29) Я и не подозревал, каким владел богатством, заталкивая его поглубже и с удовольствием названивая всякими «эквивалентами» и «экзистенциализмами». (30) И даже когда начал писать – начал вычурно, неестественно. (31) О самых первых своих опытах я стараюсь не вспоминать, там были и Хемингуэй, и Ремарк, и Борхерт. (32) Выручила бабушка, моя незабвенная Марья Герасимовна. (33) Когда я задумал рассказ о ней, тот самый, где она Василиса, эта самая Василиса решительно отказалась говорить на чужом языке. (34) Я и так и этак, послащивая городским, давал для утешения погорчить во рту деревенским – ничего не выходило. (35) Пришлось подчиниться. (36) Мне с самого начала следовало догадаться, что их «в одну телегу впрячь неможно». (37) Получив своё слово, Василиса сразу заговорила легко – и заставила освободиться от вычурной «книжности» и меня.
(38) Меня много упрекали за сибирский диалект, которым я пользуюсь якобы без меры. (39) Но что такое диалект? (40) Это местные прибавки к языку, заимствования от местных народов, подвёрнутые под нашу речь, обозначение областной предметности. (41) Пользоваться диалектом действи-тельно нужно разумно. (42) Но ведь за диалект зачастую принимают сам досельный русский язык, его заглубленную позднейшими наростами корневую породу. (43) А её предлагают зарыть ещё глубже: своё зарыть, а чужое, валом повалившее из «красивых» стран, принять с великими почестями.
(44) Ничего плохого, я считаю, нет в том, если читатель, встретив незнакомое слово, пороется в памяти, пороется в словарях и – вспомнит, ещё на одну крупицу обогатится родным, удерживающим нас в отчих пределах. (45) Это не может быть только филологической радостью: смысловой звук, вставший на своё место, – это радость исцеляющегося человека.
(по В.Г. Распутину*)
*Валентин Григорьевич Распутин (1937–2015) – русский писатель и публицист, общественный деятель, один из наиболее значительных представителей «деревенской прозы».