Гениальность башни Татлина и ее невероятный успех в мире — ее знают лучше, чем какое-либо другое советское здание этого периода, а ведь она не была построена — в том, как он угадал путь развития архитектуры XX века.
Это, как ни странно, не масштаб сам по себе или технологическая сложность, а коммуникация.
- Мы видим конструкцию насквозь. Прозрачность дает нам возможность увидеть еще и работу здания внутри. Мы видим, как все устроено, и это главное эстетическое достоинство.
- Мы видим так же и функцию. Это правительственное здание, в котором каждая часть отвечает за свою задачу (законодательная, исполнительная власти и медиа). Стеклянные стены вращающихся объемов позволяют нам заглянуть внутрь и увидеть, как работают люди внутри.
- И одновременно здание является памятником Третьему Интернационалу. Как памятник, башня имеет гигантский масштаб, легко считываемый силуэт, динамичность — то есть, оно активно «говорит» с окружением. Причем, не только Петербургом, а со всем миром (это обусловлено и размером, и темой, и тем, что в башне есть радиостанция).
Все эти вещи оказались в архитектуре XX века важными: работа здания как эстетика, коммуникация функции через форму, иконический облик, здание символ. Татлину, как и Малевичу, его вечному сопернику, удалось угадать, о чем будет весь XX век, а не просто предложить утопический объект для новой власти.
Конечно, было в архитектуре и многое другое. Но если мы посмотрим на
Фостера,
Гери,
Калатраву,
Хадид (я специально называю самые известные имена), даже на дурацкую большую лестницу
Томаса Хезервика в Нью-Йорке — мы увидим, что там есть немного (иногда и много) от Татлина.