Современный исторический роман заметно отличается от классического исторического. Если в прошлом писатели плотными густыми мазками со скрупулёзной точностью пробовали воссоздать эпоху, то сегодня, кажется, авторам достаточно лёгких импрессионистских прикосновений, лишь намечающих общие контуры прошлого, но не пытающихся отобразить её в органической и строго реалистической целостности.
Об этом подумал, прочитав «Филэллина» Леонида Юзефовича и потихоньку подтачивая «Моё личное бессмертие» Бориса Клетинича.
Формально оба романа исторические, но это лишь внешняя, если так можно выразиться, упаковка, обёртка для вкусной конфеты, которая сама по себе не исторична в академическом смысле. Не исторична потому, что авторов интересует, на самом деле, не глобальная история, не сама эпоха – то, что выпукло просвечивает, к примеру, в монументальнейших «Войне и мире» Льва нашего Николаевича или же в «Петре I» не менее нашего Алексея Николаевича, а история маленького человека, его микроистория на фоне огромного полотна прошлого.
В исторической науке термин «микроистория» появляется в трудах итальянских специалистов 70-х годов прошлого века – Джованни Леви и Карло Гинзбурга. Наследуя традиции популярной в своё время «школы анналов», они занимались изучением частной, повседневной жизни людей, высвечивая через неё что-то общее, большое. Литература, и уж русская литература тем более, эту постмодернистскую, по сути, методологию переняла не сразу. Сейчас, кажется, что вообще-то и не могла не перенять. И дело не только в постмодерне, парадигма которого нас до сих пор накрывает (хотя кое-кто и считает, что это накрывающая литераторов крышка гроба=)). Просто всё, начиная ещё с середины 19 века, идёт от крупного, общего, тотального к микро – прежде всего к самому человеку, к его личной истории, которая постепенно заслоняет всеобщую. Это ни хорошо, ни плохо, это такая тенденция, и почему бы и нет.
Личные истории совершенно разных людей у Юзефовича и Клетинича различны не только потому, что это истории разных людей разных эпох (это очевидно само по себе). Вырисованные герои и персонажи различны в методологической подаче, образной обрисовке даже в рамках одной книги. У Юзефовича выделяются два главных героя – Александр I (крупная историческая личность, как ни крути) и Григорий Мосцепанов (а такой тоже жил, насколько я понимаю, только судьбу ему Леонид Абрамович нарисовал несколько иную, отличную от судьбы прототипа), а также хоровод других, менее значимых (хотя и это не факт) персонажей. У Клетинича просто импрессионистский танец равнозначных персонажей, из которых постепенно в качестве героя (насколько могу судить, книгу же я пока не дочитал) проявляется Виктор Пешков – своего альтер-эго автора.
И вот это заметное в книгах проявление авторского альтер-эго, – кажется, ещё одна интересная типическая черта микроистории в худлите. Оно, конечно, никакая книга вообще похвастаться полным отсутствием крылатой, накрывающей тени автора не может. Просто раньше в той же почтенной русской классике исторических романов писатели пытались замаскировать своё указующее, манипулятивное перо, а если уж совсем рвалось наружу, то старались как бы отделять собственные мыслеформы от основной глыбы произведения (самый яркий пример, конечно же, это толстовский эпилог «Войны и мира», в котором он прямым текстом объясняет своё видение войн, их возникновения и т. д.).
У современных авторов исторических романов, подаваемых через фильтр микроистории, это не так. Отделять себя от толщи текста нынче не нужно, но толкать читателя под руку время от времени, проговариваться как бы невзначай, что волнует лично тебя, можно впроброс, как будто между делом – через афоризмы, коротенькие мировоззренческие синопсисы, вставки курьёзных новелл (что обязательно курьёзных – тоже важно). И очень этому способствует псевдодокументальная форма подачи истории, личной, микроисторической, и общей. Нарочитая псевдодокументальность – ещё одна характерная черта современного исторического романа, очень удобная для писателей. Удобная, конечно, не в плане работы над текстом, об этом речи не идёт, ведь по-прежнему ради сохранения художественной реалистической условности нужно сидеть в архивах, читать специальную литературу, что-то постоянно гуглить и консультироваться со специалистами.
К слову, эта псевдодокументальность тоже очень разная что в «Филэллине», что в «Моём частном бессмертии». У Клетинича она в большей степени фрагментарна, дана намётками – в отрывках дневников персонажей, появляющихся тут и там. Но в то же время сам язык, сам нарратив «Моего частного бессмертия» псевдодокументален, потому что этакий импрессионизм только и возможен при написании современного исторического романа через микроисторию. Тут импрессионистский язык сам по себе тащит читателя через сюжет к финалу, и уже можно даже не прикрываться фиговыми листочками как бы документов – это ни к чему.
Псевдодокументальность «Филэллина» более классична по форме – роман целиком и полностью построен на дневниковых заметках, письмах, очерковых воспоминаниях персонажей. В этом видится то ли невозможность для Юзефовича как историка, то ли сознательное нежелание совсем уж отрываться от корней классического исторического повествования. И это тоже вариант для микроисторического нарратива, но вариант, имхо, ограничивающий экспериментальное, творчески образующее начало.