О знаменитых актрисах советского кино 30-х – 40 х годов.
Сегодня многие из нас не знают, что в Советском Союзе, где «не было секса», на экране время от времени появлялись актрисы, сексапильность которых просто завораживала представителей сильного пола. Предлагаю вспомнить некоторых из них и ещё раз убедиться, что красота – понятие вечное и непреходящее.
Известно, что Сталин не терпел фривольностей в кино. Мелодрамы он не любил и крайне раздражался, видя на экране намёк на что-то сексуальное. Однажды глава Кинокомитета Большаков привёз для очередного кремлёвского кинопоказа иностранный фильм, где такие настроения не скрывались. Как только Сталин понял это, реакция последовала гневная: «Вы что, Большаков, бардак здесь разво́дите!» И вышел из зала. За ним покатились соратники по Политбюро.
«Каждая картина имеет большое общественно-политическое звучание» – эти слова Сталина, сказанные им как-то при обсуждении тематического плана деятельности киностудий страны, слишком хорошо усвоили руководители кинематографа тех времен. Поэтому ожидать картин «лёгкого» содержания с сексуальным сюжетом на экранах 30-х – 40-х годов было немыслимо.
И потому удивительно, что в этот период появлялись фильмы, несшие в советскую жизнь сексуальные ожидания и волнующую чувственность. Но это были не эротические картины, а по-прежнему общественно-политические и морально-нравственные. Но в них актрисы воплощали ожидания секса. И были этими актрисами не Любовь Орлова, воплощавшая голливудский стиль в социалистическом реализме, не Марина Ладынина и Людмила Целиковская, игравшие народный характер в общественно-политической упаковке.
Советское кино тех лет породило весьма своеобразных актрис: Татьяну Окуневскую, Валентину Серову, Лидию Смирнову, Зою Фёдорову. Они умудрялись все эти общественно-политические и морально-нравственные художественные фильмы, в которых снимались, напитать флером сексуальности, своим чувственным обаянием. Причиной этого была их ярко выраженная сексапильность, которая является чувством врождённым, приобрести её каким-то другим образом невозможно. И зритель мужского пола однозначно «заводился». С определённого момента ему непреодолимо хотелось уже не только созерцать, но и трогать экранное изображение.
Татьяна Окуневская
Окуневскую открыл Михаил Ромм. Она так сыграла роль юной жены старого фабриканта в мопассановской «Пышке», что затмила своим женским очарованием саму Пышку. Хотя, может быть, тогда она была и не так трогательна, как в роли проститутки, в роли без слов, в спектакле «Бравый солдат Швейк» у Николая Охлопкова.
Но публика стонала от удовольствия. Следом производственный фильм 1935 года «Горячие денёчки» с её участием, на котором зритель – мужчина просто таял от той же чувственной экспрессии.
«Я стала взрослой, женственной, у мужчин успех», – говорит она о себе в то время. Феноменальный женственный успех в театре и кино. Теперь уже у режиссера Леонида Лукова, заново открывшего её. В фильме «Александр Пархоменко» он определил ей роль фанатичной контрреволюционерки. Фанатичность эту оттеняет бешеный темперамент и лицо-маска офицерской жены: выделенные кричащей помадой губы и углем подведённые сверкающие глаза – вот она, белая кровь, кипящая от ненависти к красным. Образ, с которым она свыклась. После съемок Луков целовал ей ноги и причитал:
– Я теряю сознание, схожу с ума от ревности, когда на Вас смотрят!
Вот за что её так ненавидел Константин Симонов, близкий приятель её мужа, писателя Бориса Горбатова. Потомственная аристократка, она отдавалась с экрана всем.
В войну, в Алма-Ате Окуневская снялась в роли диктора радио в оккупированном Белграде в фильме «Ночь над Белградом» того же Лукова. Она там поёт песню партизан. Поёт под аккомпанемент джазового оркестра Генриха Варса, бежавшего из Польши. Но как поёт! Потом она повторяла эту песню десятки раз на бесчисленных фронтовых концертах в действующей армии и в освобожденной Европе: в Югославии, Австрии, Венгрии, Румынии, Болгарии. Везде одно и то же: зал стонет, кричит, аплодирует, прорвавшиеся к сцене хватают за платье. Кругом густая атмосфера мужского поклонения и жгучего желания.
А Валентина Серова в фильме 1939 года Константина Юдина «Девушка с характером» в роли комсомолки, страстно зовущей ехать на Дальний Восток для его обустройства? В кинотеатрах очереди, смотрят не по одному разу. Героиня Серовой – комсомолка Катя Иванова, энергична, но нежна, по-женски обворожительна. Серова играла саму себя. Её женское естество захлёстывало социальность роли. Но оттого она и управляла настроением зала – желаниями и фантазиями на уровне подсознательного.
Валентина Серова
В 1941 году тот же режиссер снял её в фильме «Сердца четырех». Любовная комедия – красный артиллерийский офицер Колчин влюбляется в университетскую преподавательницу математики Мурашову (Серову). Тёплый, солнечный фильм о Москве, о сочной, яркой, пленительной подмосковной природе. И о любви, где элегантная женственная Мурашова в маске недотроги плавится от мужского прикосновения. И все понимают – миром правит эта женщина, а никак не математика и артиллерия.
Прозрачные глаза, в которых можно утонуть, и яркие губы, притягивающие сильнее магнита – какие уж тут пушки, когда на экране такая женщина!
В 1941 году секретарь ЦК партии Андрей Жданов под влиянием Сталина выдал чиновничье-суконное: «Фильм легкомысленный». И потребовал не выпускать его в широкий прокат. Но в победном 45-м фильм взял своё. Успех был огромный – на экране торжествовал женский талант Серовой.
Но самым удачным её фильмом оказался «Жди меня» Столпера по сценарию будущего мужа Серовой Константина Симонова. Его стихотворение «Жди меня» в 1941 году неожиданно появилось в «Правде». Симоновские строки о силе женской верности запоминались сразу, особенно впечатляли бойцов и офицеров действующей армии.
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло…
Два слова - «Жди меня», - начертанные на броне танков и бортах самолетов превратились в один из самых популярных слоганов Великой Отечественной войны, наряду с вошедшими в историю: «Папа, убей немца!», «Наше дело правое, враг будет разбит!», «За Родину, за Сталина!».
Тогда немногие знали, что Константин Симонов посвятил «Жди меня» любимой женщине, Валентине Серовой. Потом им был написан непритязательный киносценарий, навеянный этим же стихотворением.
Серова сыграла в фильме по этому сценарию роль Лизы Ермоловой – жены лётчика, которого ждёт. Сыграла так, что вдруг предстала символом неотразимой женской верности. Верности, явившейся в чувственной наготе образа. Всё те же льняные локоны, воспалённые губы, прозрачные глаза, ладный стан, обволакивающий голос. От экранной Серовой зал намагничивался энергетикой чувственности. Умела она разбудить сексуальную память о доме, о жене, о любимой подруге. Серова с экрана внушала: жить стоит и ради женщины.
В 1940 году взошла звезда Лидии Смирновой. Звёздной актрисой и любимой женщиной мужчин Советского Союза её сделал фильм «Моя любовь». Режиссёр Корш-Саблин и композитор Исаак Дунаевский вылепили весьма привлекательный образ. Да и натура была с большими возможностями.
В фильме героиня Смирновой - красавица, передовик производства, усыновила малыша. Это породило массу недоразумений в отношениях с поклонниками, где каждый явил своё лицо. Глуповатая картина, как определил её Дунаевский. Но фильм посмотрели 19 миллионов человек - её любовь собирала полные залы. В окружении военных и политических фильмов так хотелось глотка обывательской жизни, пусть даже глуповатой.
А нашёл её для этого кинофильма его сценарист – Иосиф Прут. Дунаевский задал мелодию для фильма, и тогда же у него появилось своё виденье натуры. Актриса должна быть курносенькая, ладненькая, типично русская, заводная и чувственная. «Она, как молодой дог», – подытожил Дунаевский.
Лидия Смирнова
Такой и увидел Смирнову в толпе на Невском проспекте Иосиф Прут. Остановил, и сказал, что надо пойти на студию, к режиссеру Коршу, «чтобы тебя попробовали».
– Как так попробовали?
– Да не в том смысле, что ты подумала. Для этого у нас другие есть. А в смысле кино.
В то время в Ленинграде у молодёжи слово «попробовать» означало переспать, заняться с девушкой любовью…
И глуповатый фильм стал гвоздём сезона. Дунаевский сделал Смирнову вожделенной мечтой, сексуальный имидж её буквально взвился над страной. Но и сам композитор не устоял, закрутила страсть (не к образу, а к живой натуре). Пожалуй, это было самое яркое и красивое любовное приключение в стране в 1940–41 годах. Не устоял создатель образа, как не устояли и миллионы потребителей этого образа, зачарованные им в фильме. Влюбились и шли снова к экрану, чтобы продолжилось ощущение чувственного праздника.
В это же время взошла звезда Зои Фёдоровой. Когда мы видим её сегодня в образе Горпины Дормидонтовны в фильме «Свадьба в Малиновке», то ещё раз убеждаемся, как безжалостно к нам время (особенно к женщинам).
В 1932 году в фильме «Встречный» режиссёр Сергей Юткевич её не разглядел, так же как и Игорь Савченко в музыкальной ленте «Гармонь». Её по настоящему открыл Арнштам в фильме 1935 года «Подруги» о девушках с рабочей окраины Петрограда, отправившихся спасать город в 1919 году от белых интервентов. Боевая картина, но украшение её – женственная Фёдорова. Податливая от рождения, она начала с проявления своей женственности на танцах. В конце 20‑х ей чуть за двадцать. Она обожает шёлковые чулки и фокстрот, который позволяет прижиматься к партнеру. В 1927‑м одного из таких партнёров арестовали, им уже давно интересовалось ОГПУ. А следом арестовали и её. Правда, дело быстро закрыли и Фёдорову отпустили. Но ОГПУ получило ценного агента. В 1937‑м она снялась в фильме «На границе», где оператором был её муж В. Рапопорт. А в 1940‑м играла в «Музыкальной истории» в паре с обаятельным Сергеем Лемешевым. Это был новый успех, и новый шквал всеобщего мужского поклонения. Потом были «Фронтовые подруги» и Сталинская премия.
Зоя Фёдорова
В 1938 году НКВД арестовало отца Зои Фёдоровой по традиционной тогда статье 58 УК - контрреволюционная пропаганда. Но она продолжала сниматься, НКВД не отлучил её от экрана. Но за отца она билась. Сама пришла к всемогущему главе органов безопасности Лаврентию Берии просить за него. Берии нравилась Фёдорова, она была женщиной его вкуса. И он понимал ценность её женской привлекательности для мужчин, в сотни раз усиленной экраном. Да и она к нему ненавистью не исходила. У них было несколько встреч, и летом 1941 года её отца освободили. Когда немцы подступали к столице и НКВД лихорадочно создавал подпольную разведывательно-диверсионную сеть, Берия предложил ей агентурную работу в Москве в случае оккупации столицы. И Фёдорова согласилась. Он это оценил.
Ещё перед войной она развелась с мужем и стала окончательно свободной женщиной. Ей нравилось вращаться в «кругах». Особенно дипломатических, близких к иностранцам.
Тогда она загоралась, в ней буквально пробуждался охотничий инстинкт. В 1942 году, осенью, на выставке американского кино в Москве под советским плакатом «Родина-мать зовёт!» она познакомилась с корреспондентом американского агентства «Юнайтед пресс» Генри Шапиро. Ну как пройти мимо такой женщины! Была страсть и скорая любовь. И как потом говорили, Фёдорова стала первой советской женщиной в Москве, украсившей ноги нейлоновыми чулками американского производства.
А через три месяца Шапиро познакомил её с заместителем главы морской секции американской военной миссии в Советском Союзе Джексоном Тэйтом. Чем мог заниматься сотрудник военной миссии? Разным, но, конечно, в том числе и разведкой. Но для Фёдоровой это был мужчина с Запада, из далекой Америки, статный, лучезарный и хорошо пахнущий. По-мужски обаятельный и влекущий. Был тем же, чем она для него – симпатичной русской женщиной с захлёстывающей сексуальной энергетикой. Что ему стало ясно после первого же танца. На другой день знакомства он повёл её в ресторан «Москва». Через год, в январе 1946‑го, у неё родилась дочь. За полгода до этого Фёдорову неожиданно отправили на гастроли в Крым, а Тэйт получил предписание от советских властей покинуть страну. А она так надеялась уехать с Тэйтом в США. Хотя он тогда и не догадывался о её беременности.
Дальнейшую судьбу всех этих женщин вряд ли можно назвать счастливой. Но мне не хочется упоминать об арестах, алкоголе, разводах и других малоприятных эпизодах их судеб. Остановим наше повествование на том моменте, когда все они были на вершине народной любви и славы.