День сурка до "Дня сурка"

С лёгкой руки Гарольда Рамиса малоизвестная традиция наблюдения за сурком, который вылезает из норки и возвещает о скором наступлении весны, прославилась на весь мир, а выражение «день сурка» более, чем в 20 странах, где фильм прокатывался с оригинальным названием, стало синонимом беспощадной рутины, на которую обречен человек.

Помните эту историю? Репортёр Фил (Билл Мюррей) приезжает в маленький городок Панксатони, чтобы осветить традиционный День сурка, и застревает там. Причём, застревает в одном и том же дне, который повторяется бесчисленное количество раз. Просыпается, а на календаре всё то же 2 февраля (и ещё одна вариация на тему пресловутого «следующего утра»). Довольно депрессивный сюжет.

(Дальше будут спойлеры, и если кто-то вдруг не смотрел фильм, то самое время это сделать!)

Так поначалу и ощущает себя герой, − депрессивно. Да и сам он поначалу саркастичен и груб. Но вот в какой-то момент Фил начинает активно работать над лучшей версией себя, помогать окружающим и заниматься саморазвитием. Правда, даже оптимистичный и бодрый монтажный ряд с многочисленными занятиями, которым посвятил своё 2 февраля Фил, оставляет ощущение того, что экзистенциальный кризис может вернуться в любой момент. Спасибо за это Мюррею, который, находясь в кадре, всегда оставляет место упадочности. Но в случае с Филом всё обходится.

Под финал, когда Фил окончательно становится хорошим человеком, ответная любовь, как часто это происходит в голливудском мейнстриме, спасает героя от его проклятия. Это в черновом варианте сценария герои просыпались на следующее утро вместе и опять оказывались в том же самом дне, только уже вдвоём. В фильме же позитивная сторона Фила-Мюррея побеждает, и наступает 3 февраля. На «Дне сурка» заканчивается не только слаженная работа Рамиса и Мюррея, которые сделали вместе более пяти картин, но и сама история о неизбывном однообразии каждого нового дня человеческой жизни, ведь «день сурка» пришёл в кино намного раньше, чем одноимённый фильм, который, скорее, подвёл под ним черту.

Каждодневная рутина долгое время обходила стороной киноэкран, само понятие рутины претило кинематографу. Даже самый упадочный быт более или менее подавался в разрезе социальной критики (подаётся и сейчас). Да и утро главной героини в каком-нибудь голливудском фильме 1930-х едва ли можно назвать рутинным: неглиже сияет, как и поднос со свежим грейпфрутом, тостом и яйцом на завтрак (опять же, этого и сейчас хватает, только сменился фасон неглиже). Только в 1970-е убийства, приключения, лав стори или ограбления банков начинают отступать перед великой и ужасной безысходностью человеческого существования. И хотя бытописательство советских 1960-х максимально приближается к каждодневным скитаниям человека по собственной жизни, но там есть закадровый голос, который скитания эти наполняет смыслом. А вот 1970-е становятся временем, когда на экранах появляются хорошо известные сейчас кадры в ванной комнате, где двое чистят зубы, как у Клода Соте в «Мелочах жизни», или кадры с дорогой на работу (во время прохождения которой ничего не происходит!). Герои зарастают щетиной, бреются, не успевают или просто бриться не хотят («Первая ночь покоя» Дзурлини). Герои начинают ходить по дому в мятой и неопрятной одежде, и не потому что это отражает характер персонажа, а потому что так выглядит «каждый день», как, напрмер, каждый день Жанны Дильман в фильме «Жанна Дильман, набережная Коммерции 23, Брюссель 1080» Шанталь Акерман.

Эта повсеместная депрессия была естественной реакцией после фиаско, которое потерпели 1960-е, с их подавленными бунтами и мечтами о новой жизни. К концу 1970-х подключилось сюда и польское кино морального беспокойства. «Двойная жизнь Вероники» Кесьлёвского, одного из представителей направления, уже не сильно отличается от «Дня сурка», это 1991 год, Рамис как раз приступает к работе над фильмом. Только вот там, где Кесьлёвский задаёт экзистенциальную метафизику, Рамис чистый смысл подкладывает под жанровые требования и тем самым опосредует этот странный феномен «дня сурка», даёт ему название и закрывает тему.

Конечно, сам Рамис никакого отношения к этому угрюмому кинематографу 1970-х не имел, с 1976 года, когда он подался в кино, он писал и снимал комедии, да и ко съёмкам «Дня сурка» подходил, опираясь на американскую классику 1940-х − фильм Капры «Эта замечательная жизнь». Но и тут всё удивительным образом совпало: фильм Капры, разумеется венчает шикарнейший хэппи-энд, но лишь потому, что эту историю нам вообще решили показать. Не будь магического киноэкрана (который не любит рутину и ищет драматургию в любой истории), на котором ангелу была показана история главного героя Джорджа Бейли, финал был бы совсем иным. И этим 1970-е тоже существенно отличаются от прежних десятилетий. Смерть оказывается частым финалом, но это не насильственная смерть, это случайность, авария, та единственная развязка, которая прекращает череду дней. Но и тут «День сурка» переводит всё в жизнеутверждающее русло: герой спасается от вечности одного дня и стремится снова оказаться в мире, в котором дни сменяют друг друга, время идёт, а человеческая жизнь конечна.

Мы пережили целый год пандемических неурядиц, и к наступлению 2021 оказались во всеоружии. День сурка нам точно нипочём! 1970-е позади, сияющие неглиже и каждодневный быт уже давно слились в едином экстазе, а значит, можно со спокойной душой браться за фильм, где двое в первых кадрах чистят зубы, не боясь, что кто-то из них к концу фильма умрёт.

Всем хорошего вечера! Пусть сурок вылезет сегодня из своей норы, а завтра утром на календаре будет третье число.