Можно ли трактовать повесть "Гранатовый браслет" как историю одного сталкеринга?

Да, можно. Любовь Желткова неуместной, безумной и даже преступной считают и герои, и даже автор.

Мы, Верочка, говорим сейчас с Василием Львовичем об этом твоем сумасшедшем, о твоем Пе Пе Же. Я нахожу эту переписку дерзкой и пошлой.

Так характеризует героя брат Веры Николай, который неслучайно по профессии обозначен автором как помощник прокурора. Куприн, вероятно, Николаю не симпатизирует, но Желткова делает преступником (растратчиком казённых денег).

Однако цель произведения совершенно иная, нежели уличить сталкера. На относительно короткую фабулу повести (день рождения Веры и ещё чуть) мы видим огромное количество свершившихся любовных сюжетов. Например, Анна, которая мужа «терпеть не могла» и компенсировала это вызывающим поведением, при этом никогда не доходила до измены. Верность – это круто, но зачем ей этот брак с нелюбимым? От генерала Аносова сбежала с актёришкой жена, и он остался жить женатым бобылём: платил ей содержание, но обратно в дом не пустил и ни с кем больше не сходился. К чему это затворничество? Зато понятно, почему не простил – генерал рассказал истории слепой, мерзкой, унизительной любви: недобросившегося под поезд прапорщика и ухаживающего за отвратительным любовником своей жены офицера. На их фоне все прочие смотрятся выигрышно.

Конечно, перечисленным микросюжетам противопоставлена пара Шеиных.

Возьмите хоть нас с Васей. Разве можно назвать наш брак несчастливым?

Аносов довольно долго молчал. Потом протянул неохотно:

– Ну, хорошо... скажем - исключение...

Стеснение генерала понятно. Любовь-дружба Веры с мужем кажется ему пресной идиллией, фантиком без конфеты. Куприн же однозначно обрисовывает своё отношение их союзу типичной для русской классики деталью: отсутствие детей. Брак Шеиных бесплоден.

Поэтому можно с уверенностью сказать, что «Гранатовый браслет» – это эпитафия любви, как отдельно взятой, так и в масштабах человечества. «Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире!» – а превращается в рутину, в уздечку, в клеймо, в социальный договор. Оплакивая любовь героическую, Куприн доверяет её осколок «маленькому человеку», чей титанический порыв, переживаемый годами со всем достоинством юродивой святости, вместе с Верой автор оплакивает в финале:

Нет, нет, - он меня простил теперь. Все хорошо.

Трактуют так, как видят. Психологи бы, наверное, увидели сталкинг. Мне же лично, как недоконченному романтику, не то чтобы видеть, верить хочется, что это история возвышенной, чистой, но, увы, такой безнадежной любви чудака "Пе Пе Же"..