ко «дню рождения» Франкенштейна, 16 июня
1816 — после вечера с рассказами о призраках, проведённого на берегу Женевского озера в компании Гордона Байрона и Перси Биши Шелли, 18-летней Мэри Шелли приснился кошмар, который лёг в основу её романа «Франкенштейн, или Современный Прометей»
Это зависит от того, что считать "возникновением художественного произведения". Что есть его основа?
Только лишь сюжет или наполнение в виде реакций персонажей на события, множество мелких деталей, которые придают глубину всему повествованию? Или может сама суть и идея всего романа, скрывающаяся за фантастическими приключениями?
Понятное дело, что Мэри Шелли никогда не воскрешала никого и не работала в лаборатории с целью неживую материю преобразовать в живую. А Стивену Кингу никогда не откусывал ногу инопланетный клоун из канализации. Но романы получились, как бы это странно ни звучало, реалистичными. Эмоциям и чувствам героев мы верим. Потому что за всем многообразием выдуманных ситуаций стоит реальный человек с реальными переживаниями. В тех случаях, когда это не так, фальшь видно сразу.
И что уж говорить о самой сути книг, о глобальных идеях и посыле? Да, Шелли не создавала монстров, но вряд-ли ее занимали мысли именно об этом, когда идея только зарождалась.
Мне кажется, почти любой роман — одна большая метафора. Даже если сам автор не всегда это понимает. И в этом плане мне очень близка позиция Германа Гессе:
Поэзия, даже самая изощрённая, по традиции всегда оперирует мнимо цельными, мнимо едиными персонажами. В поэзии, существовавшей до сих пор, специалисты и знатоки ценят выше всего драму, и по праву, ибо она могла бы дать наибольшую возможность изобразить "я" как некое множество — если бы не грубая подтасовка, выдающая каждый отдельный персонаж драмы за нечто единое, поскольку он пребывает в уникальной, цельной и замкнутой телесной оболочке...
...В нашем мире есть множество произведений, где под видом игры лиц и характеров предпринимается не вполне, может быть, осознанная автором попытка изобразить многообразие души. Кто хочет обнаружить это, должен решиться взглянуть на действующих лиц произведений не как на отдельные существа, а как на части, как на стороны высшего единства — "души" писателя.