Если касаться исключительно Великого княжества Московского, то в первой половине XV века ему не было никакого дела до любых событий в Западной Европе - впервые послы Москвы посетят Англию, Францию и Испанию лишь в 1524 году (одним заходом - по дороге к императору Карлу V).
В первой половине XV века Московское государство вообще стояло на грани гибели. В 1427 году вдова Василия I Софья, дочь литовского князя Витовта, официально передала Московское княжество под руку своего отца. Вассалами литовского князя стали и соседи Москвы: князь тверской с 1427 года, князья рязанские и пронские - с 1430 года (зависимости от Орды, в т.ч. выплаты дани в Орду, это, кстати, не отменяло). Тогда от поглощения Литвой земель, остававшихся под управлением русских князей, спасла только крайне своевременная смерть Витовта.
В правление Василия II в Московском княжестве разгорелась феодальная война, по ходу которой великий князь неоднократно терял власть над Москвой и одно время даже вынужден был перенести столицу "всея Руси" в Коломну. Ситуация отягощалась распадом самой Орды на отдельные ханства и случалось, что дань приходилось выплачивать сразу нескольким ханам. Все дипломатические отношения Великого Московского княжества с другими государствами ограничивались его соседями: Большой Ордой и прочими татарскими ханствами, Великим княжеством Литовским, Великим княжеством Тверским, Великим княжеством Рязанским, Новгородской и Псковской республиками. Так что разгром Тевтонского ордена польско-литовским войском воспринимался в Москве скорее с раздражением, нежели позитивно, так как усиливал одного из главных её противников - Великое княжество Литовское.
Однако все вышеперечисленные трудности не могли быть препятствием, заставляющим Москву "не заметить" падения Константинополя и последовавшего за ним завоевания турками последнего осколка Византийской империи - Морейского деспотата. Всё-таки православная церковь оставалась единственным напоминанием о былом единстве Руси и все невзгоды православия, особенно подпадение Вселенского патриарха под власть турок, остро переживались всеми русскими людьми.
Вторая половина XV века стала временем национального подъёма. В 1469 году великий князь Иван III посылает монетного мастера Ивана Лисицына Фрязина (Джана Батисту делла Вольпе) в Рим, сватать Софью Палеолог - дочь Фомы, последнего деспота Мореи, и племянницу Константина XI, последнего византийского императора. Свадьба состоялась в конце 1472 года в Москве. Интересно, что путь Софьи в Москву в точности повторял летописный путь "из Грек в Варяги и оттоле в Рим", только в обратном порядке: из Италии через Германию в Любек, затем морем до Колывани (Ревель) и оттуда по суше в Юрьев (Дерпт), Псков и Новгород.
Брак Ивана III с Софьей Палеолог неизмеримо повышал авторитет московского князя в глазах православного народа, так как он становился не просто главой государства, а одним из наследников Византийской империи. Именно после этого брака московский князь перестаёт платить дань в Орду (т.н. "стояние на Угре" только де-юре закрепило положение, де-факто уже существующее несколько лет). Именно после свадьбы с Софьей у процесса собирания русских земель появляется "второе дыхание". В правление Ивана III к Москве присоединяются Вятка, мелкие княжества Залесской Руси и Господин Великий Новгород, а в вассальную зависимость от великого князя московского попадают рязанские князья и Псков. Соответственно расширяется интерес Москвы и к европейским делам.
Но дипломатические миссии пока дальше Италии с Германией не заходят. Не случайно строительные работы в Московском Кремле, развернувшиеся в конце XV века, выполняют сплошь итальянские мастера: Аристотель Фиораванти, Марк Фрязин, Пьетро Антонио Солари, Алевиз Новый, Бон Фрязин и т.д. (Кремль вообще повторяет миланский замок Сфорца вплоть до мельчайших деталей), а первую печатную книгу на церковнославянском языке выпускает немец Швайпольт Фиоль (правда, не в Москве, а в Кракове). Так что все новости, известные в Италии и Германии, были известны и в Москве. Только вряд ли в XV веке русские могли оценить их действительное значение. Скорее, относились к ним просто как к заморским диковинам.