1963 №300

всякий раз, возвращаясь из командировки, я подолгу думаю о людях, с которыми свело меня редакционное задание. И всявкий раз по-новому, приятно поражаюсь необыкновен ном у обилию в нашем спорте людей, чрезвычайно щедрых сердцем Они неприметны в своей щедрости, потому что щедрость эта, метко названная человеческим талантом, их суть, призвание. Верно, от того и воспринимается она окружающими как явление естественное, Люди эти, делая хорошее. не очень-то над этим задумываются, считая, что так и должно быть.

Человека, с которым мне хочется познакомить читателей, зовут Валентин Михайлович Мокров. Он харьковчанин, тре не, работает на заводе "Серп и молод". Но сначала о другом, с еще очень молодом человеке, жизненные неурядицы которого и привели меня в Харьков.

ВИДАТЬ, здорово у него наболело. Многое из его рассказа мне уже было известно. Но я не перебивал, не торопил. Ду мал: пусть выговорится, может, и полегчает у парня на душе. Тогда и решать станем, как быть.

- Раньше, когда я только начинал, - говорил Юра, - я частенько трусил и закрывал в ближнем бою глаза. Боксирую, бывало, вслепую, а сам всем нутром жду удара. Сами понимаете - ждать приходилось недолго… Вот и теперь у меня то же са-

мое…

- Ты разве сейчас тренируешься?

- Я не о боксе… О жизни, Спасибо, не курю, У нас никто не курит.

- Это где ж у вас? - В секции. Вы подумали, на Сумской?

- Ну, а потом, потом ты научился глаза открывать? в боксе…

-Научился. Теперь смешно

вспоминать.

- Сам научился?

- Нет, Несколько боев проиграл, Досадно было, А тренер заметил: «Ты что ж, говорит, в бой с закрытыми глазами идешь? Так только трусы поступают. Ты это брось». Вот так и научился.

-Тебя кто тогда тренировал? - Мокров. Валентин Михай лович, Я у него шесть лет тренировался…

- Может, и сейчас он поможет? А то ведь жизнь, она не любит, когда вслепую… Ударить может.

- Да нет, я уж как-нибудь я сам. К Мокрову мне нельзя

теперь.

-Дочка у него родилась. Поздравил?

- Я не знал. Да он и разговаривать со мной не стал бы А как назвали?

Оленькой…

Он так и сказал: "У нас никто не курит в секции». Это о той самой секции, в которой он не занимался уже полгода, И которую теперь по вечерам ему заменяла Сумская улица, Постиляжному - «Брод». Там не только покуривают…

«Жизнь Юры в опасности, - писал Мокров в редакцию. - Он уволился с завода, плохо себя ведет, часто его видят пьяным».

И вот Юра сидит в номере гостиницы. В гостинице, потому что этого парня даже с боль шой натяжкой нельзя было на звать домоседом.

Дважды я заходил в нему вечерами и не заставал, Не заста вал по той простой причине, что после работы он не оченьто торопился домой. Так уж повелось с детства. Следствие давнего неблагополучия в семье.

Одним словом, Юра приходил в дом около полуночи. Последнее время, как правило, Встретиться на работе? Мать не зна ла, где Юра работает.

- Вы можете найти его на Сумской, - сказала женщина.Он в серой кепочке.

В моей беде она была плохой помощницей. Но что было делать? Я пошел на Сумскую улицу искать парня в серой кепочке. Впрочем, это к слову, На Сумской я не смотрел на головные уборы прохожих, я искал среди стиляг, развинченных, вихляющихся, штампованных, парня хорошего спортивного покроя, с простым, открытым лицом, с руками, привыкшими детства слесарить и боксировать.

Мне пришлось извиняться только дважды, потому что третьим был Юрий. Лишь манерой носить эту серую кепку он и походил на своих теперешних приятелей. Все остальное у него было от зав завода, от спорта, Настоящее.

И вот мы сидим в номере го-

стиницы:

- Кем теперь работаешь? -Лаборантом.

- Хорошо зарабатываешь? - Раза в два меньше, чем

на заводе…

- Может быть, теперь у те-

бя друзья лучше? - Друзья там, в заводе остались, Всё там, И стадион, и бокс, И Мокров…

ТЕЦ Мокрова, Михаил Трифонович, был беспризорником. Человеком его сделал Антон Семенович Макаренко. Бывший колонист и по сей день предан делу, к которому приставил его учитель. Столярничает. Хотел он и детей своих воспитать так, чтобы не было стыдно перед светлой памятью Антона Семеновича. Да не вышло. Война. Ушел, оставив с матерью троих. Один меньше другого, А вернулся с войны солдат, только и встретили его жена да Валька - старшой. Двое сыновей умерли в оккупации с голоду.

Валька, хоть и оставался за отца в семье головой, и мать любил, берег, подавал надежды стать вскорости еще и головой, о которой люди говорят «сорвиголова». После войны поступил мальчишка в ремесленное. С грехом пополам выучился на слесаря, Но лучше от того не стал. А получив первую получку, и впрямь вообразил, что вышел в люди. И определенно известно, куда завела бы его послевоенная улица, не будь он тощим и слабосильным до крайности, После одной драки двое его дружков отправились в колонию для несовершеннолетних, Валька не последовал за ними только потому, что, усердно помахав руками вначале драки, свалился вскоре наземь без сознания. Но от удара противной стороны, От слабости, Врачи, не обнаружив на нем ни синяков, ни шишек, немало удивились, подвергли Вальку тщательной внутренней ревизии и определили: серьезное затемнение обоих легких.

Где-то, когда-то краем уха Валька слыхал, что здоровья можно набраться не только в столовке, но и на стадионе. Вот почему, не особенно надеясь на послевоенную столовку. решил он заняться плаванием Но его не приняли, Тренер, к которому он пришел, сразу определил, что нового Мешкова из Вальки не получится, И тогда. разозлившись, мальчишка отправился к… боксерам.

Ему крупно повезло. Пожалуй, впервые в жизни, Он встретился с настоящим человекомтренером Георгием Николаевичем Ешко. С тем самым, что был чемпионом страны, Умный, сильный, красивый человек стал Валькиным знакомым,

amocrm 6

лее того - его тренером, Валька страшно гордился этим человеком. С ним, с его ребятами было куда интереснее, чем на улице. Сколько Ешко всего знал! И обо всем рассказывал. А его ребята? Они читали книги, много книг, о которых Валька и не слыхал.

И вот бой, после которого он поднялся на первую ступеньку получил третий разряд. - Георгий Николаевич, ну как? - спросил Валька после

боя. - Хорошо, Валя. Для твоих трех классов хорошо, - сказал

Ешко.

- Разве?… - А ты как думал? Впрочем, я вижу, ты об этом и не думал.

Тогда подумаем. Вместе…

Потом была армия. Солдат Мокров много учился, Бокс не бросил, Он стал отличным разведчиком, чемпионом округа, перворазрядником. Демобилизовавшись, Мокров снова вернулся к Георгию Николаевичу Ешко. После армии всего за десять лет он окончил семилетку, техникум физкультуры, институт.

"Спасибо. Георгий Николаевич, спасибо, добрый вы мой человек, думает Валька. (Простите, Валентин Михайлович Мокров. Тренер). - Спасибо за то, что сделали меня человеком».

ПОСЛЕДНЕЕ время он зачастил на стадион. Приходил всегда окруженный стайкой таких же мальчишек, вихрастых, горластых, в продранных на коленках штанах. Неподалеку от заборчика, которым была огорожена площадка боксеров, они, вопя, гонялись друг за другом, играли в чехарду, устраивали кучу-малу. И часто, когда одному из этих сорванцов в свалке приходилось туго, из-под горы тел слышалось бранное слово. Они любили устраивать соревнования. Кто дальше плю нет, Он плевал дальше всех. Это ценилось. Общую папиросу раскуривать давали ему, Впрочем, он всегда великодушно уступал это право. Не курил. Едва заметив дымок, сторож выгонял их со стадиона, На этом все и заканчивалось.

В тот день он пришел один. Стоял и смотрел. как боксируют ребята, Выстоял всю тренировку, Когда все разошлись, подошел к Мокрову:

- В секцию запишите? - Нет.

- Это почему? Одним, значит, можно, а другим…

- Другие прежде говорили «здравствуйте», Понял, малыш? - Ну, здравствуйте…

Здравствуй. Заметь, что правильнее было бы сказать «добрый вечер». Ну, а теперь давай знакомиться.

- Юра… -Тебе сколько лет?

- Скоро будет четырнадцать. Вот так и встретились эти два человека, И одному из нихЮрке другой человек Мокров был очень нужен в жизни, Мокров это понял серд чем. Да и как было не понять! Ведь точно так же все понял тогда Ешко.

С этим Юркой было трудно. Неудача отбивала у него охоту заниматься боксом, самый ма ленький успех кружил голову. И в том, и в другом случае результат был одинаков. Он проБо-|пускал занятия, проводят вечера

в компании прежних своих дружков Они хорошо могли объ яснить неудачу: «Не такой тебе тренер нужен, Юрка!». Успех вызывал у них преклонение: «Закуривай мои, Юрик! Не я буду - быть тебе чемпионом!». Юрка отказывался от папирос, но не отвергал лесть. Чемпионом? Очень даже свободно он им может стать!

Вечером, возвращаясь домой, он подходил к окну и загля дывал в комнату. Так и есть! Мокров сидит за столом и разговаривает с матерью. Ждет, Поглядывает на часы Была не бы ла - не съест!

Добрый вечер! - говорил

Юрка, входя в дом,

- Добрый вечер! - отвечал Мокров, - Заметь, порядочные спортсмены в это время уже говорят «доброй ночи». И если не садятся за учебники, то ложаться спать.

И. попрощавшись, уходил. Уходил, не отругав. И это было самым страшным, Юрка никогда не бывал в нокдауне. Но о том, что чувствует в этот неприятный момент боксер, он слышал от старших. Когда за Мокровым закрывалась дверь, Юрка готов был поклясться, что испытывал нечто похожее на нокдаун, Уж лучше бы нокаутировал, чем так вот - молча… в такие минуты он не очень понимал Мокрова, но себя презирал. Говорил матери «доброй ночи» и… садился за уроки. Будь они трижды прокляты! В его годы отец уже работал…

Пришло время, и Мокров привел его на завод.

- Ну, что скажешь? - спрашивал он, водя парня по цехам.

Здорово! - говорил Юра.

- Конечно. здорово. соглашался Мокров. Иначе и быть не может. Одно название говорит за себя - "Серп и мо лот».

Юра удивлялся: завод большой, а Мокрова все знают. Завод, школа вечерней молодежи, бокс. Это было трудно. - Нужно привыкать, Не привыкнешь - потом будет труднее, - говорил Мокров.

Юра знал, почему тренер так говорил. Потом - это завод, институт, бокс.

- С кем это я видел тебя вчера? вдруг спрашивал Мокров. - Не там ищешь друзей, Ю Юра.

Как в воду глядел. Прибежали ребята, Юра в больнице! Перерезаны нервы и сухожилия правой руки.

- Как

чувствуешь себя,

Юра? Плохо, Валентин Михайлович, стыдно мне.

Простил. Врачи определили, что правая рука никуда не годится. Нерабочая. Мокров не поверил, Назначил специальные упражнения. Мучил себя и пар ня, Не зря, Рука поддалась.

Как живая! - радовался Юра. - Валентин Михайлович, как живая!

И снова все пошло своим чередом. Завод, школа, бокс. Зимой сражались в хоккей, всей секцией отправлялись на лыжах. летом ходили B парк, катались на каче. лях, лодках. Строили свой за водской Дворец спорта, Сами строили, Своими руками, Завод перевыполнил план. Дирекция выделила коллективу физкуль туры средства. Стройка молодежная, это верно, но тем не менее…

Окончил Юра десятый класс, стал перворазрядником. В цехе дела шли хорошо. Вступил в комсомол. Дали общественное поручение - помогать физоргу цеха в спортивной работе. И вдруг споткнулся. Поехал

на соревнование в составе сборной области, Бой проиграл, И… напился,

Многое мог простить Мокров, но только не пьянку. Это все хорошо знаЮТ.

-Вон, пьяница! в сердцах сказал Мокров, когда Юрий пришел на тренировку. - Видеть не хо-

чу.

Совет коллектива физкультуры настаивал на дисквалификации. Мокров не соглашался. Просил отстранить временно от тренировок. Согласились. Городская

секция решение утвердила. Мокров мучительно ждал, Но Юра не пришел с повинной кя тренеру, к друзьям. Вина в том на совести тренера С. Е. Донде. Тайком он стал тренировать Юру. Рука и стиль Донде чувствуются и в заявлении о переходе, поданноммолодымд спортсменом в областной совет Союза. Медленно. но верно Донде восстанавливал Юру проа тив его воспитателя: «Хочешь поехать в Москву на просмотр боев первенства мира? Поедешь! Я не Мокров. я все могу». Справка с просьбой освободить Юрия от работы, минуя совет коллектива, оказалась в дирекции завода. Через несколько дней наказанный был в Москве.

Закончилось первенство мира. Юра вернулся в Харьков. Вер-в нулись домой и тренеры, ставшие в Москве очевидцами безобразного поведения своего коллеги, В совете Союза состоялся серьезный разговор. Донде указали, А что стало с Юрой?

Идти на завод? Стыдно. Совесть у парня была, да распоРядился он ею тогда во вред себе. Стал прогульщиком, а потом и вовсе с завода уволился. И пошло. Улица, улица, улица широкая, до чего ты. улица, стала кривобокая…

Стиляг в Харькове немного. В городе их презрительно кличут «сявками», Перед сильным «сявки» всегда лебезят.

- Эх, Юрка, сильна у тебя колотушка! восторгались узкогрудые любители коктейлей.За друзей не пожалеешь?

А ему все было противно: и вино, которое он неумело пил, и это бесцельное шатание по Сумской, Ох, надоело боксировать с жизнью! Вслепую… Если бы знал Мокров…

ИЧЕГО он про меня не знает, да и знать, наверное, не хочет, - говорил он. - Кто я для него?

- Человек. И все он про тебя знает. И один во всем городе по-настоящему беспокоится за твою судьбу. Письмо вот в редакцию написал…

- И вы из-за меня в Харьков приехали?

- Из-за тебя, Ты что-то сказать хочешь? Говори. Давайте… давайте торт купим.

- Это зачем же? - Поедем к Валентину Михайловичу. Поздравим с Олень кой…

К Мокрову мы поехали C Юрой на другой день, Без торта. Оленька с мамой были еще в роддоме, Поехали на стадион. Попали как раз на тренировку.

-Пришел? волнуясь," спросил меня Мокров.Где он?

- Я здесь, Волонтир Михайлович. Здравствуйте… Вернее, добрый вечер…

- Юра… Добрый Юра…

вечер.

- Я поздравить пришёл, Валентин Михайлович, с Олень кой…

- Спасибо, Юра, спасибо."

Может быть, останешься, по смотришь на ребят…

- Останусь, Валентин Михайлович. Останусь… навсегда,

A. СОБОЛЕВ.

«СОВЕТСКИЙ СПОРТ»

22 декабря 1963 г. 3 стр.