№ 53 Второй выпуск, 6 марта

ВЕЧЕРНЯЯ

Председатель

Олег Басилашвили вывел новую формулу. Вместе с Пушкиным

На всех спектаклях «Золотой маски» можно увидеть в зрительном зале Олега Басилашвили. Сидит обычно где-нибудь с краю, далеко не в первых рядах, аплодирует очень активно и, наверное, искренне. Noblesse oblige, как говорят французы, ведь на «Золотой маске» он дебютировал в роли председателя жюри. О самочувствии Олега Басилашвили в этом новом амплуа удалось поговорить на бегу между двумя спектаклями.

- Олег Валерьянович, на прошлогодней «Маске» все были

поражены решением жюри, присудившим омскому спектаклю аж три премии. Логику жюри тогда понять никто не смог. Поэтому я хочу спросить у вас, каким, на ваш взгляд, по сегодняшнему «гамбургскому счету» должен быть этот лучший спектакль? - На мой взгляд, этот спектакль или вообще это произведение искусства (балет, опера, актерская работа) должны обладать всеми теми качествами, которые позволяют мысли автора добраться до подсознания и сердца зрителя, исторгнув оттуда добрые чувства -- жалость, радость, горе. То есть разбудить в нем человеческие качества.

Или по крайней мере сделать попытку в этом направлении.

- Какой-нибудь спектакль из уже увиденных вами вы могли бы назвать потрясением, или все остается на среднем уровне? Я могу только сказать, что многое из того, что увидел не только

жюри, но и публика, дает основание говорить о многообразии поисков и находок в том направлении, о каком я сейчас сказал. - А что, если это разнообразие на самом деле означает абсолютно размытые критерии?

Что значит «размытые критерии»? Давайте по истории вспомним о существовании таких разных театров в одно и то же время, как императорские театры, типа Александрийского в Петербурге или Малого в Москве. Рядом с ним был Московский художественный театр, исповедующий совершенно другую эстетику, взгляды на жизнь, даже политические и социальные устремления. Рядом с этим - Камерный театр или Мейерхольд с его биомеханикой. Тоже нет критериев. А критерий может быть один -- тот, о котором мы с вами говорили. Посредством всех этих разнообразных, подчас противоречащих друг другу по внешней форме спектаклей добраться до подсознания зри-

теля, до его сердца и разбудить в нем определенную эмоцию. Вот задача и прошлого, и настоящего и, видимо, будущего искусства. И во все времена это разнообразие можно называть размытостью критериев, а можно тем, что должно быть, а именно разнообразием. - Вы можете согласиться с мыслью Пушкина о том, что ху-

должника нужно судить только по тем законам, которые он сам для себя создал. Я даже не могу поставить свою подпись под этой замечательной мыслью, потому что она уже поставлена. Хотя я полностью разделяю его мысль, как каждый здравомыслящий человек.

-А если вы лично не можете принять эти законы, хотя и видите, что художник в своем произведении был целен.

-То есть, если эстетика и направленность данного произведения искусства противоречит моему ощущению, но все это сделано по законам Пушкина - художник поставил перед собой цель и он ее добился? Нельзя судить только по профессионализму сделанного, нужно судить и по задаче, которую ставил перед собой художник. Конечно, тогда мое существо будет противостоять этой цели. Допустим, какая-то античеловеческая цель, и это сделано с блеском. Недаром у того же Пушкина: «Чувства добрые я лирой пробуждал». Это формула, по которой живет, ну по крайней мере российское искусство. - Каким образом вы заняли председательское кресло: вас

выбрали, назначили или просто пригласили?

-- Меня спросили, смогу ли я быть в жюри. Я понимал, что это роль очень ответственная, но, кроме меня, в жюри еще 22 профессионала. Сейчас очень трудно представить себе общую театральную картину России, и поэтому я воспользовался этой возможностью влиться в состав жюри, чтобы представить себе ее. Но когда меня утвердили в роли председателя, я понял, что придется взять на себя большую часть этой ответственности. Все равно кто-то будет недоволен, но мы сделаем все, чтобы наше решение опиралось только на те принципы, о которых мы с вами говорили выше.

- Вы принимали участие в отборе спектаклей? Нет, экспертная комиссия поставила нас перед фактом, мол, вот эти спектакли стоит смотреть. - Вам когда-нибудь приходилось быть членом какого-нибудь

жюри и решать судьбу своих коллег? -- Нет, никогда. Недавно вот получил премию нашего санкт-петербургского отделения СТД «Золотой софит» за роль царя Фив Креона в «Антигоне». Можно сказать, поучаствовал впервые, только как бы с

другой стороны. Но я думаю, ни один я тут впервые - многие.

- Мы сейчас наблюдаем, как некоторые замечательные питерские актрисы играют в московских спектаклях и постепенно перебираются в Москву. Можно ли сказать, что ваше участие в антрепризе Козакова это попытка побольше участвовать в московской жизни, чтобы со временем, возможно, сюда переехать?

Я всегда участвовал в московской жизни. Я родился в 34-м и до 56-го года жил в Москве, я москвич. А с 56-го, работая в Санкт-Петербурге, я буквально еженедельно ездил в Москву и работал, только не в антрепризах, а в кино. 99% моих фильмов снято в Москве. Сейчас есть возможность попробовать себя в разных коллективах на театральной сцене. Михаил Козаков -- москвич, работает в Москве, поэтому, естественно, по месту его жительства и создавался спектакль. Что же касается переезда в Москву, то я об этом сейчас не ду-

маю, главное работать - не важно где, в Москве ли, в Петербурге.

Москва сейчас на меня производит впечатление города, который начинает рядиться не в свои одежды, хотя одежды красивые. Все-таки Москва - это российская столица. Это Санкт-Петербург - - ОкНО В Европу, и он остается западно ориентированным городом. Москва же, стремясь походить на европейские столицы, начинает терять свою индивидуальность. Но Москва всегда была хлебосольной, разночинной - это пироги, масленица, вербное воскресенье на Красной площади. А вот уже этакий буржуазно-чиновничий стиль пригож скорее Санкт-Петербургу, нежели Москве. И вот как раз этот буржуазно-чиновничий стиль сейчас очень ярко проявляется в Москве.

- Вы оставили свой театр на такой срок. Как у вас там сейчас

обстоят дела, репетируете ли что-нибудь новое?

-Театр до сих пор на распутье. Остались артисты, которых Товстоногов собирал, как коллекцию драгоценностей, остался театр единомышленников, или, как он говорил, - террариум единомышленников (но слава Богу, в этом террариуме никто не решается кусать друг друга до сих пор, - … это воспитание Товстоногова). Но, конечно, без него потерян путь. Мы надеемся, что кто-то придет и создаст новый театр. Я сейчас играю старые спектакли. Может быть, в апреле-мае начну репетировать либо в «Талантах и поклонниках», либо в спектакле по повести Достоевского «Вечный муж».

2

ЛИЦЕДЕЙСТВО

Лица • Маски Удачи Провалы

Куклы могут обыграть людей

Мастер-класс

Туалет неисчерпаем,

или Чем актер хуже таракана

В рамках «Золотой маски» проходят несколько мастер-классов. Актерское мастерство было отдано на откуп известнейшему театральному режиссеру и педагогу Зиновию Корогодскому. На его счету около ста постановок, 16 выпущенных актерских и режиссерских курсов, множество книг по театральной педагогике. Для желающих посмотреть его занятия на фестивале двери были всегда открыты.

а первом уроке Корогодского студенты занимались туалетом. Нет, вы не подумайте чего. Туалет -- важнейшая составляющая его уроков по актерскому мастерству - - это «омовение, прочищение сенсорной системы, которая дает дорогу чувству». «Туалет неисчерпаем», - - заверил своих студентов, сидящих полукругом, Корогодский и предложил им несколько простейших упражнений на прочищение сенсорной системы. Ну например, на счет девятнадцать построиться по росту слева направо от педагога и сесть на свои стулья волной. Несколько долгих секунд взрослые в общемто люди, многие из которых в разных городах России сами обучают актерскому мастерству, беспомощно озирались, пытаясь опре-

делить, где «право», а где «лево», если педагог сидит к тебе лицом. А затем бросились строиться, причем далеко не самые высокие упорно хотели стоять с краю. Это было упражнение на реакцию и

ориентацию в пространстве. «Я ниразу не убил ни одного таракана. Как только заносил ногу, они все разбегались и куда-то прятались. Почему-то тараканы умеют ориентироваться в пространстве, а актеры думают, что им это не надо». Итак, «усевшись волной», участники получили новое задание: увидеть в своем полукруге что-нибудь особенное. Один участник долго и с увлечением описывал шапку a la бедуин, которую упорно не снимала его соседка. И получил резкую отповедь от Корогодского: «Надо одеваться проще. Я со своими студентами всегда веду борьбу за естественность. Мы все время стремимся чем-то стать, а нужно быть собой. Я им внушаю, что роль должна рождаться в них самих, выходить из них, а не браться где-то по соседству. Нужно освободить студента от желания казаться».

Корогодский вообще изъясняется афоризмами: "Актер это одновременно рояль, пианист и настройщик. Важно не только развить свою психотехнику и научиться ей владеть, важно еще и быть настройщиком, то есть иметь … чуткость и вкус». Или: «Жить в искусстве труд-

• Уроки

Фестиваль «Золотая маска», о необходимости которого продолжают говорить до сих пор, благополучно перевалил за середину. Никто

не знает, как из всех российских спектаклей выбрать лучшие, довести их до Москвы, не растеряв по дороге их достоинств, которые так бросались в глаза дома. Как поставить на один уровень провинцию и обе столицы. Как субъективное мнение жюри сделать объективным, да и может ли вообще быть в театре объективное мнение. Но все-таки СТД решился на «Золотую маску» в четвертый раз, хотя отказ от фестиваля в этом году был вполне реален. Критики часто вспоминают фразу из «Чайки», мол, больших открытий нет. А может, это происходит потому, что московские спектакли, которые мы посмотрели еще в прошлом сезоне, на сей раз действительно оказались на более высоком уровне.

Игрушки для взрослых

Люди, которые играют В кУКЛЫ

Куклы не знают амбиций и на великую роль в мировом театральном процессе не претендуют, хотя этот самый процесс без них никогда не обходился и, видимо, уже не обойдется. Куклы наивны до слез на глазах у зрителей и по-постмодернистски изощренны. Свое право на жизнь куклы завоевывают, как правило, в детской аудитории - самой непосредственной и часто самой жестокой. Но куклы не боятся и не брезгуют. Куклы с мужеством оловянного солдатика и вместе с тем играючи взваливают на свои хрупкие плечи мировые проблемы и великие сюжеты, будь то «Король Лир», Библия или взаимоотношения природы и цивилизации. Сюжеты, в которых так часто путаются люди, натужно волоча их по театральной сцене. Фаворит прошлогодней «Золотой маски» кукольный спектакль Резо Габриадзе «Песня о Волге» - одно из моих самых сильных впечатлений от искусства вообще. И на нынешнем фестивале кукольные спектакли оставляют чуть ли не самое яркое впечатление. Тем более что в поисках новых выразительных средств кукольный театр даст фору любому другому.

Цена мировой

гармонии

Валерий Исаев

Валерий Исаев -- претендент на лучшую актерскую работу в кукольном театре за спектакль «Сказка о царе Ироде, или Вертепшик" (Омский театр куклы, актера и маски «Арлекин») - сыграл уже 84 роли. К театральным премиям ему не привыкать -- несколько лет назад он уже получил первую пре-

мию на Международном конкурсе

кукольных театров в чешском го-

роде Пльзень. Валерий Исаев - не тот актер, который наденет маску и черную бархатную униформу, привычную для кукольников, и «умрет» в кукле. Его костюм - живописные лохмотья бродячего философа: то ли юродивого, то ли мудреца, что на Руси одно и тоже. Его куклы статичны, как каменные скульптуры где-нибудь в калмыцких степях, и загадочны, как изваяния с острова Пасхи. Они не самостоятельные герои, а только помощники для актера, который играет за всех, меняя голоса и мимику, мгновенно перевоплощаясь то в «бабу Рахиль», то в Ирода, то в черта. Хотя иногда он все-таки исчезает за ширмой, словно разрешая куклам похозяйничать в этом хорошеньком мирке, поделенном строго по мистериальным законам: снизу а, сверху рай, а посередине земная жизнь. Для своей сказки вертепщик выбирает один из самых трагичных библейских сюжетов об избиении младенцев первоначальная плата за мировую гармонию, от которой потом откажется Иван Карамазов, не удовлетворенный такой ценой. Но в рассказе вертепщика этот сюжет превращается в сказку со счастливым концом, где злой Ирод и его воины будут наказаны, повенчавшись со смертью - - зубастой красоткой с роскошной косой, отточенной косой и братом-чертом. И маленькие зрители встретят ее появление ликующими воплями. Ведь с ценой на мировую гармонию они еще обязательно столкнутся в будущем. А пока вертепщику достаточно, что они сочувственно притихли, когда он расска-

зывал им об убитых младенцах.

А у дельфина взрезано

брюхо винтом

Самым традиционным из четверки претендентов было «Кентервильское привидение» Ярославского театра кукол, о котором «ВМ» уже писала. А вот «Болеро» Выборгского ку-

кольного театра «Святая крепость» заставило зрителей пуститься в свободное плавание ассоциаций. Этот спектакль, избавленный от груза слов и фабулы, построенный только на образах, которые, впрочем, вполне конкретны, - дебют художника Алексея Бородина, претендующего на "маску" вместе с режиссерами Юрием Любецким и Геннадием Шугуровым. По настроению «Болеро» чем-то напоминает самую загадочную песню Высоцко-

го «А у дельфина взрезано брюхо

винтом». И не только потому, что где-то посередине спектакля из трех гигантских резвящихся рыб, трех товарищей, одна погибнет в лопастях какой-то неумолимой машины. Но и потому, что тема «беспокойства, нашей причастности ко всему живому», как определял ее поэт, звучит и в «Болеро».

В кромешной темноте зажигаются огоньки-звезды, из хаоса возникает Вселенная. Звезды мерцают, дрожат, срываются в бесконечной мгле, и вот это уже не звезды, а живые клетки, которые, объединившись, дают начало новой жизни. Макромир и микромир живут здесь по одним и тем же законам, отражаясь друг в друге, и на мировых весах они равны.

Персонажи «Болеро» - это лошадки из полиэтиленовых трубок, изящные, как на палехской росписи. Это божьи коровки, чье нашествие напоминает строй фашистских касок. Это две гигантские змеи-эгоистки, игривые рыбы и фантастическая бабочка-махаон. А еще здесь есть кукла-ребенок, которую приводят в движение аж четыре актера, - любопытный, как все дети, бесстрашный, потому что ничего еще не знает о мире, и страшно одинокий в этой черной пустоте, пусть она и населена такими загадочными существами. Ребенок потянется к знанию, а значит, к разрушению - ведь чтобы познать этот фантастический мир, его нужно разъять, разорвать на составляющие, уничтожить его цельность, а значит, восстановить его против себя. Захваченный любопытством, он оборвет крылья у бабочки, совершив свою первую в жизни жестокость. Потом, гонимый жаждой познания, он создаст совершенную машину, в полусферах которой будут время от времени исчезать живые существа. Так шаг за шагом проходит по этой Вселенной цивилизация, и противиться ей бессмысленно, а заглядывать вперед, представляя себе, куда она приведет, страшно. Авторы «Болеро» предлагают свой итог: жук катит пылинку по пустынной поверхности, пылинка срывается и падает вниз, чтобы жук вернулся и начал все снова, словно пародируя миф о

Сизифе. Мир начинается сначала.

нее, чем делать искусство. Театры в конечном итоге определяются не спектаклями и не труппами, а законами, по которым они живут. В можете остаться в том или ином театре, только если вы принимаете эти законы».

А участники между тем получают следующее задание. Ну что может быть элементарнее: подняться со стула и назвать свое имя и фами-

лию. Но почти никто не смог удовлетворить Корогодского. «Вы бездыхания, -- обрывает он одного вполне живого человека. - Еще раз». «Вы говорите без головы», … убеждает другого (еще лучше!). «А вы неадекватны себе». «Хорошо, это соответствует объемам», - первого раза Корогодский милостиво соглашается с тем, как представилась самая полная участница. С ужасом думаю, каково бы пришлось мне в этом полукруге, чтобы со своей фамилией и «быть адекватной», и с дыханием, и «соответствовать объемам». Как вдруг вижу, что называется, подругу по несчастью. «Оксана Жмудь», -- говорит симпатичная блондинка почти с вызовом, как будто ей уже нечего терять. «Как красиво!» - жмурится Корогодский. Чего только не делали участники

мастер-класса на «туалете» у Корогожского. Обрисовывали

Откровения

Шепоты и крики в подлунном мире Клима

Петр Фоменко, недавно вернувшийся с заграничного лечения, и Александр Калягин, который бросился к нему, от радости перепрыгивая через стулья, Кама Гинкас и многие другие театральные авторитеты не позволили себе пропустить спектакль санктпетербургского театра «На Литейном» «Луна для пасынков судьбы» по Юджину О'Нилу, который представляет на фестивале «Золотая маска»

москвич Владимир Клименко (Клим).

лим не пыта-

ется идти в ногу со временем, не подстраивается под бешеные ритмы современности, не пытается и, кажется, не очень хочет быть доступным. Он как будто сворачивает с общей дороги, по которой идет большинство - примерно в одну и ту же сторону, примерно с одинаковой скоростью, хоть и по одиночке. А он сворачивает в непроходимую чащу человеческих отношений, которые по-настоящему никогда нельзя расплести и упорядочить, как это часто искусствен-

Ольга Самошина

но делает театр. И остается в этой чаще, прислушиваясь к ее шорохам. И зрителю, который пошел за ним следом, Клим не протянет руку помощи, не подбросит громкоговорящих режиссерских метафор, объясняющих смысл. Хочешь - иди за ним, прислушивайся к звенящей тишине, изредка прерываемый шепотами и криками человеческой души. Не хочешь -- возвращайся обратно на общую дорогу и выбирай себе попутчика

по душе.

Ночь, улица, луна и их жизни никогда не было.

Полосу подготовила Ольга ФУКС

Михаил Разумовский

камни --- интерьёр для жизни пасынков судьбы: толстушки Джози (Ольга Самошина) -- порочной и святой, с огромной любовью к другому и презрением к себе, ее отца Фила Хогена (Евгений Меркурьев) -- фигляра и пройдохи, ее любимого Джимми Тайрона (Михаил Разумовский), который словно устал от жизни, так и не сумев отдаться ей сполна. (Михаил Разумовский и Ольга Самошина -- номинанты на «маску» за лучшую роль и одни из самых реальных ее претендентов.) Они бьются в сетях своих комплексов, достают из души самое низкое, прикрываясь им, как щитом. А самое лучшее прячут подальше, боясь обнаружить. Только когда становится невмоготу больше бряцать «доспехами» своих пороков, выплескивают свою душу сразу, без остатка. Их лиц почти не видно: в своем лунном аскетичном мире Клим не ставил для зрителей даже нормального театрального света. Остались только голоса, а в них -- двойные планы и боль, которая просвечивает сквозь хлесткие скабрезности словНо в призрачном лунном свете реальность человеческого единения невозможна: И потому Джози и Тайрон кружат вокруг своей взаимной любви, старательно обходя камни и друг друга, чтобы разойтись навсегда, молясь друг за друга и сохранив в памяти как

лучшее воспоминание то, чего в

Пятница, 6 марта 1998 года

языком абрис рта, отыскивая «вкус вчерашней водки, кофе и сахара, ведь рот, как ничто другое, сохраняет следы музейных впечатлений». Изучали губами волосяную поверхность руки, отыскивали у себя на ладони что-нибудь новенькое. Или представляли себе, как бы они выполнили упражнение «Интересный факт»: в течение месяца студент обязан приносить на урок по интересному факту - от гибели принцессы Дианы и возможностей клонирования до личных событий. Через месяц ничего не подозревающий студент, прилежно коллекционировавший факты, должен будет объединить их все в одно целое. Словом, взрослые люди увле-

ченно играли.

«Вы не станете за один раз богаче психотехнически, грациознее, талантливее. Но на подступах к мастерству все это обязательно проявится. А потом надо обновлять свою психотехнику каждые три года. У нас ведь, как в балете, - чтобы сделать в итоге 32 фуэте, нужно сначала становиться к станку и делать элементарные вещи: плие, батманы. Наша техника не такая осязательная, она тоже начинается с пустяков, но пустяки эти такие емкие. Важно не понять, а почувствовать, ведь понимание приходит через чувства, опыт нервной клетки».

И под конец продемонстрировал наглядный пример таких упражнений, показав одно из самых любимых упражнений Станиславского «Бисер» (исполнитель должен был представить коробочку с бисером, который надо нанизывать на нитку). Корогодский моментально превратился в старичка, который продолжает заниматься ремеслом всей своей жизни, хотя руки уже дрожат и зрение ослабло. Аккуратненько открыл несуществующую коробочку. Послюнявил палец, подцепил бусинку, продел нитку. Укололся. Надел очки для верности. Снова подцепил, снова продел. Задумался о чем-то своем, улыбнулся. Снова продел бусинку. И все смо-

трели, как зачарованные.

Игра без козырей

«Пиковая дама»

из Перми оказалась

тяжела

В оперной программе фестиваля конкуренцию Москве никто составить не смог. На фоне искрометной геликоновской «Кармен» и «Евгения Онегина» из «Новой оперы», который два часа держит зрителей в блаженном напряжении, привозные оперы имели очень печальный вид. Особенно это относится к «Пиковой даме» Пермского театра оперы и балета - одного из самых известных оперных театров России.

гардеробщица очень старалась, советуя взять бинокль, чтобы рассмотреть декорации. Память о последней показанной в Москве «Пиковой даме» в постановке Юрия Любимова с игрой зеркальных отражений убеждала взять бинокль, но интуиция подсказала, что не надо. Интуиция, как всегда, не подкачала. Декорации пермской «Пиковой дамы» не нуждались в бинокле. Огромные куски подсобранной материи -- белой, черной, зеленой, красно-золотой -- то опускались, то поднимались, иногда обрывались, беспомощно повисая над головами певцов. Один из самых лучших театральных художников Юрий Хариков явно сделал не лучшую свою работу, хотя он и

выдвинут на «маску».

Хор звучал из самых неожиданных мест. Часть была рассажена на балконе, неожиданно грянув у зрителей над левым ухом, часть высунулась над зеленым покровом, где-то под колосниками, - в красных платьях и зеленых париках, заставив зрителей гадать, что бы это значило? Во втором акте появился «снег» -- несколько маленьких снежков, которыми вяло покидалась друг в друга многочисленная массовка, и несколько больших, из которых собирают снежную бабу. В пермской «Пиковой даме» на них почему-то присаживаются, как на скамеечку. Артисты были монументальны, как статуи, особенно Германн (Грайр Ханеданьян), одинаковый во всех ситуациях и состояниях, и за что его могла полюбить Лиза, понять из этого спектакля было трудно. Все это можно было бы стерпеть, если бы допотопную постановку компенсировало немыслимой красоты пение. Но и тут приятных сюрпризов мы не дождались - заурядные голоса, несколько «петухов», подпущенных оркестром в начале, окончательно превратили восприятие этой «Пиковой дамы» в тяжелый труд.