1992 приложение Советский спорт плюс 8 №9

«СОВЕТСКИЙ СПОРТ»

П. НГОЛО

Али досталась неуютная раздевалка. Это была большая комната с круглыми колоннами, выложенными белым кафелем, и даже обои были белые. Она напоминала еще и операционную. Да, из этого морга не донесется ни стона. Повсюду белый кафель. Вот и настраивайся на бой.

От состояния собравшихся не становилось веселее. Всем было нечего сказать.

- Ну, что такое? - спросил, входя, Али. - Перепугались, что

ли? Да что вы, в самом деле? Он стащил с себя одежду. остался в трусах и двинулся

танцующей походкой по комнате, имитируя бой с тенью. Его спарринг - партнер Рой Уильямс, который должен был до главного события программы провести десятираундовый бой с Генри Кларком, сидел на массажном столе уже в боевой форме. Произошла какая-то накладка: приехав на стадион в свите Али, Рой выяснил, что он опоздал к своему поединку. Теперь предполагалось, что он выйдет на ринг только после центральной встречи. Радоваться было нечему. -Боишься, Рой? - бросил

Али, приблизившись к нему танцевальными движениями. - Еще чего.

Уильямс говорил спокойно и выразительно. Из всех, кто набился в раздевалку, он был самый черный и самый воспитанный.

- Ладно, а мы потанцуем. - И Али, проносясь мимо, чуть не задевал спиной колонны, причем всякий раз это доставляло ему удовольствие. Подобно ребенку он обладал способностью чувствовать, что у него за спиной, словно бы умел осязать не только кожей. - Да, потанцуем, и еще, - выпад в воздух, - еще мы его здорово отшлепаем.

За исключением Роя Уильямса, лишь Али был настроен легко и весело. Когда он присел передохнуть, Норман сказал ему:

- Мне страшно. Больше, чем тебе.

А чего бояться? Просто еще одно событие в драматической биографии Мохаммеда Али. Еще одна разминка, вот и все. - Он повернулся к репортеру Плимптону и добавил:Мне страшно, когда смотрю фильм ужасов, и еще, когда гроза. В реактивных самолетах тоже страшновато. А если знаешь, что все от тебя зависит, от твоей силы, от умения,

(Продолжение. g). Начало в №№ 4

тогда другое дело, не боишься. Ужас мне внушает один Аллах. Знаешь почему? Потому что тут ты ничего не можешь сделать - просто стоишь перед Ним и ждешь. Он один, у Него советников нет.

В голосе Али появились звучность и трепет. Видимо, боясь растратить на эту проповедь слишком много сил, он сменил тему:

Да, бояться нечего. Подумай: Илайя Магомет* такое вытерпел, что все сегодняшнее просто ерунда. Я, конечно, не Илайя, да только тоже кое-что испытал. Вот когда первый раз дрался с Листоном, так с этим ничего не сравнишь - ни Джорджу Формену, ни мне самому никогда больше так не доставалось; такого страха натерпелся, ну, может, только когда убили Малькольма Икс** и грозили мне. Убить грозили. по-настоящему. А сегодня-то я и совсем не боюсь.

Он резко встал, словно кончился минутный перерыв междv раундами, опять начался бой с тенью, а толпившиеся в раздевалке шарахались в сторону, потому что удары проходили в сантиметрах от их глаз. Приблизившись к своему массажисту, малорослому турку по имени Хасан, Али вдруг выбросил два пальца и ущипнул его ниже спины.

Но как он ни старался, настроение в раздевалке оставалось прежним. Словно кучка родственников сбилась в больничной приемной и ждет вестей, чем кончилась операция.

Али сидел теперь на массажном столе посреди комнаты, натягивая длинные белые боксерские ботинки и поочередно поднимая ноги, чтобы секундант поскреб подошвы ножом от этого они меньше скользили. Кто-то подал ему гребень стальной трезубец, который носят в волосах черные, если хотят походить на африканцев. Али тщательно причесался. По его сигналу принесли местную французскую газету, где был помещен полный список боев, проведенных Форменом и Али. Он зачитывал Майле ру и Плимптону имена из этого списка, не забывая еще раз напомнить, что Формен дрался только с теми, кто ничего не стоил, а у него самого были противники один лучше другого. Он словно хотел еще раз оглянуться на все то настоящее, что было в его жизни. Впервые за все эти месяцы он, похоже, вынес на люди свой тайно мучивший страх. Али болтал, будто в комнате ни* Лидер движения «Черные му-

сульмане».

** Активный деятель негритянского движения в 60-е годы.

ВЕЧНЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР

ПЛЮС

кого не было и он разговаривает сам с собой, как во сне. «Порхай, как бабочка, жаль, как пчела, только б была на плечах голова», - повторил он несколько раз, как будто этот его давний боевой девиз утратил для него смысл, и вслед за тем пробормотал:

- Меня кидало вверх, потом вниз. Сами знаете, все было. Он потряс головой. Полночь стояла за окном, словно страшный людоед, и, вглядываясь B нее, Али добавил:

- Наверное, когда нокаут, становится темно и ничего не видно. У меня нокаутов не было. Были нокдауны, а нокаутов ни разу. - И, как спящий, который проснулся в испуге, осознав, что его сон - это только оболочка, скрывающая за собой смерть, Али выкрикнул: - Так странно… ничего не можешь.

Он снова потряс головой.

- Да, сказал он, паршиво, когда тебя душит ночь, - и посмотрел на обоих журналистов пустыми глазами больного, почуявшего тайное присутствие смертной угрозы, которой не различит и не поймет ни один врач.

После чего, видимо, кончилась эта борьба с собственными переживаниями, наплывавшими на Али, как туман, потому что тут он произнес сакраментальную фразу, что пора уже готовиться к «барабанам в ночи», и начал окликать всех по очереди.

- Ну что, Бундини, - крикнул он своему тренеру, - потанцуем?

Бундини молчал. В воздухе висела печаль.

- Оглохли, что ли? Я сказал: потанцуем?

Потанцуем, потанцуем,грустно отозвался Джин Килрой, его агент.

- Потанцуем! - сказал Али. - Потанцуем!

Секундант принялся бинтовать ему руки. За этой операцией внимательно следил Док Бродес, наблюдатель от Форменя. Это был низкорослый, плотно сбитый негр лет шестидесяти; много лет назад он нашел Формена в боксерском подготовительном центре и с тех пор работал с ним почти все время. В «Интерконтинентале» Бродеса знали все, потому что он давно прославился своими пророческими снами. Во сне он видел те нокауты, которыми Формен кончил свои бои и с Фрейзером, и с Нортоном, Теперь Бродесу приснилось, что его Джордж победит во втором раунде, но он остерегался делать уверенные прогнозы. Что-то там в его сне не сходилось.

Али разговаривал с Доком Бродесом так, точно особенно дорожил возможностью дове-

в

сти до сведения Формена все, что происходит в раздевалке в эти последние минуты перед поединком. Он уперся в Бродеса тяжелым взглядом, под которым тот заерзал. Бродес чувствовал себя в присутствии Али неловко. Возможно, оттого, что слишком долго восхищался им как боксером, а на этот раз очутился в лагере противника Али.

Передай своему парню, доверительно сказал ему Али, пусть приготовится к тан-

цам.

Бродес опять поежился. В этот момент ворвался в раздевалку Ферди Пачеко, посланный наблюдателем к Формену. Он был вне себя.

- Послушай, - заорал он на Бродеса, - меня к вам не пускают! Это что ж такое? Бокс сегодня или третья мировая война? - Чувствовалось, что Пачеко растерян и напуган. Видно, на него подействовала та атмосфера ярости, которая царила в раздевалке Форме на. Бродес быстро поднялся, и они вышли.

Али разговаривал с Бундини: - Так что, будем танцевать,

а, Бундини?

Бундини молчал. Танцевать, говорю,

дем?

Молчание.

- Почему ты молчишь, Дрю? - Это было сказано с театральным пафосом, как будто только так можно было встряхнуть собеседника. - Потанцуем, Бундин и? - снова спросил Али и с утрированным смирением в голосе добавил: - Не могу же я танцевать без него.

- Я для тебя приготовил такой хороший халат, а ты его не хочешь надеть, сказал Бундини хрипло, что было У него знаком глубокого переживания.

- Ладно, Бундини. Я ведь чемпион, Придется тебе кое-что мне позволять, Ты даже халат мне не даешь выбрать, а еще хочешь, чтобы я выигрывал. Может, еще будешь говорить мне. что есть? А, Бундини? Может, будешь водить меня за ручку? Мне грустно, Бундини. Жутко. А ты что ж? Не хочешь меня подбодрить?

Бундини еще хмурится, но его губы уже растягивались в

улыбке. Ну что, будем танцевать?

ся.

спросил Али.

- Всю ночь напролет. - Точно. Будем танцевать, танцевать…

Вернулся Бродес, который провел Пачеко в раздевалку Формена, и Али повторил весь спектакль перед ним.

-Знаешь, что мы будем делать? - спросил он, обращаясь к Бундини и Килрою.

- Мы будем танцевать,

бу-

на лице Килроя появилась печальная улыбка влюбленного, танцевать всю ночь напролет.

Ага, мы будем танцевать, повторил Али и, обернувшись к Бродесу, напомнил ему: Передай, пусть приготовит-

- Я у него не распоряжа-

юсь, - пробормотал Бродес. - Нет, ты скажи, пусть готовится к танцам.

- Он не умеет, Бродес произнес это, словно предупреждая: у моего парня есть дела посерьезнее. - Чего не умеет?

Танцевать не

сказал Бродес.

Вот этот, от Формена, говорит, что Джордж не умеет танцевать, сказал Али, обращаясь ко всем. Слышите, Джордж не умеет тан-це-вать. - Пять минут до выхода!

крикнул кто-то.

Али подали бутылку с апельсиновым соком. Он отхлебнул с полстакана и. весело поглядев на Бродеса, сказал:

- Ладно, передай, пусть бьет живот. А Джордж как раз и соби-

No 9 март 1992 г.

рался. Джордж именно и хотел бить в живот. И предстояло настоящее сражение. Суматоха была такая, что почти никто и не расслышал про пять минут. К раздевалке примыкала ванная, и Али ушел туда вместе со своим менеджером Гербертом Магометом, сыном Илайи Магомета, круглолицым и с виду добродушным человеком, чья наружность свидетельствовала о полном отсутствии корыстных интересов, - оттого и создавалось впечатление, что провести его было бы очень непросто. Сейчас на нем был белый хитон до самых пят, как и подобало мусульманскому проповеднику, отправившемуся со своим подопечным совершить молитву. Из-за стены доносились стихи Корана - лишь в Коране мог быть такой арабский. С уходом Али раздевалка сразу опустела, и оставшиеся только переглядывались, понимая, что говорить не о чем.

Появился Ферди Пачеко, вернувшийся от Формена: «Все в порядке. Поехали». Через минуту вышел из ванной, боксируя с тенью, Али. Сын Илайи Магомета сопровождал его, продолжая молиться.

Кто-то спросил Пачеко, как дела у Формена.

-Формен не разговаривает. Сидит весь в полотенцах.

Со стадиона донеслось передаваемое по цепочке из уст

в уста:

- Али, на ринг! Али, на

ринг! Бундини торжественно облачил ли в белый африканский халат, который тот выбрал. Из все, кто был в раздевалке, теперь потянулись из нее длинной вереницей в двадцать человек, проталкиваясь через взвод солдат, охранявших вход, a потом шагая все быстрее мимо все новых и новых солдат целой роты - по коридорам из бетона и кирпича, ещё хранившим слабые отголоски звучавших здесь ружейных залпов и память о том, как погибали здесь люди. Вышли на воздух, на ослепительную роскошную зелень травы, залитой электричеством и яркой, как на картинах сюрреалистов, и при появлении Али раздался приветственный гул громадной толпы, только не такой мощный, как можно было ждать, - да и понятно, почему не такой мощный, ведь бой Уильямса и Кларка перенесли, и битый час люди просто разглядывали пустой ринг, а до этого были пляски, и еще пляски разных племен, с полуночи до трех утра, и медленно - медленно тянулись минуты перед главным событием. Это событие народ страны Заир ожидал три месяца, и вот он на него собрался, тысяч шестьдесят зрителей, расположившихся широким кругом на трибунах далеко от ринга, установленного в центре футбольного поля. Должно быть, они были разочарованы. Все равно что оказаться в типовом доме и через окно наблюдать за людьми в другом типовом доме, расположенном по ту сторону шоссе на двенадцать автомобильных полос. Над рингом установили, подперев балками, козырек из рифленой жести, под которым укрылись и две с половиной тысячи мест вокруг арены - на тот случай, если начнется тропический лиумеет,вень, который мог разразиться в любую минуту, так как по календарю был уже сезон дождей. Он запаздывал недели на две с лишним. Почти ежедневно шли небольшие дожди, и темное небо зловеще нависало над землей. В Америке такое небо предвещает короткую и сильную летнюю грозу, но африканские облака были терпеливы, как люди, и дымящееся, черное, клокочущее небо могло висеть над головой много

дней, прежде чем упадет хотя бы капля.

,