1963 №29
Тираж-20000|
оленьих и собачьих упряжках, на вертолетах и автомаши нах во все уголки Хабаровского края в эти дни доставляют поч тальоны увесистые посылки и бандероли. В них находятся плакаты и листовки, посвящен ные III летней Спартакиаде народов РСФСР, изданные Ха баровским краевым советом спортивного Союза, Они призывают принять активное участие в спартакиаде, добиться дальнейшего развития летних видов спорта, Тираж этих листовок и плакатов - 20 тысяч экземпляров.
ХАБАРОВСК.
A. КОЛЕСНИКОВ. (Наш корр.).
Неувядаемая молодость
ЗАСЛУЖЕННОМУ тренеру СССР, кандидату педагоги ческих наук Петру Ивановичу Козловскому исполнилось 60 лет. Сорок из них он посвятил воспитанию спортсменов и тренеров по легкой атлетике.
Жизнь П. И. Козловского неразрывно связана с деятельностью старейшего в стране физкультурного вуза - института физкультуры имени П. Ф. Лесгафта. Здесь он был заведующим кафедрой легкой атлетики. Им была создана первая в стране легкоатлетическая школа при заводе «Красный треугольник».
С 1946 года П. И. Козловский работает со сборной командой СССР по легкой атлетике. Особенно большого успеха добились его воспитанники на XVI олим пийских играх, где команда скороходов в ходьбе на 20 километ ров заняла первое место.
Большую педагогическую ра. боту ведет Петр Иванович в детской спортивной школе Октябрь ского района Ленинграда. В этой школе, насчитывающей бодее трехсот юных спортсменов, выросли многие известные бегуны и прыгуны.
П. И. Козловскому принадле жить более тридцати печатных трудов. Он успешно защитил кандидатскую диссертацию, обобщил в ней опыт трепировкискороходов, Сейчас Петр Иванович является доцентом вечернегоотделения института физкультуры имени П. Ф. Лесгафта.
Вечной бодрости, неувядаемой молодости и энергии нашему учителю!
Г. НИКИФОРОВ, заслуженный тренер СССР; П. НИЖЕГОРОДОВ, заслуженный тренер РСФСР;
B. УХОВ,
заслуженный мастер спорта. ЛЕНИНГРАД.
Захарий КОПЕЛИОВИЧ
ОКНО назойливо лезла ветка, Тонко изогнувшаяся она удивительно напоминала японский рисунок тушью. Еще месяц назад, на выставке он язвительно улыбался и доказывал, что все это блажь, Для спортсмена важна только цель, и к ней нужно идти, отметая все У постороннее.
-Отметая все постороннее,сухо улыбаясь, говорил он, и его глаза холодно скользили по окружающим.
А сейчас вокруг была белая, продезинфицированная чистота больничной палаты и тонкая, тщательно вырисованная на фоне серого неба ветка. И была еще рука, Закованная в гипс, огромная и чужая, она застыла нелепым перпендикуляром к те-
Шел дождь, Тяжелый осенний дождь, бивший в асфальт, как в бубен. В парадное, торопливо отряхиваясь, забегали посетители. Они несли наполненные до краев сумки, саквояжи, кошелки, Он ждал, что нянька выкрикнет его фамилию: «Гомозов», И он сбежит, осторожно придерживая закованную в гипс руку, а потом пройдет по коридору ленивым, привычно уверенным шагом.
Но нянька кричала какого-то Алиева, к нему пришли товарищи по цеху, Балаяна, наверное, к этому сосунку опять заявилась девица, Кого только она не кричала сегодня.
Обычно в этот день (так было заведено с детства) на стуле перед его кроватью лежали подарки, и из кухни доносился волнующий запах домашних пирогов, Он всегда ждал в этот день чего-то таинственного, радостного, ждал до холода в сердце. Он ждал и сегодня, когда ему исполнилось двадцать пять.
«Гомозов» - слышалось ему в скрипе дверей. «Гомозов» шуршали шаги. «Гомозов» звенели стекла. На двери замирали, шаги сливались в обычный больничный шум, а стекла успокаивались.
В сущности он был очень способным гимнастом. Он хорошо усвоил это и оценил. Оценил крепкие тренерские пожатия, судейскую благосклонность, типографский запах грамот, блеск медалей, И знал он еще, что настанет день, когда большая золотая медаль чемпиона будет вручена ему, Гомозову.
И он шел к своей цели, Шел напролом. Не размениваясь на мелочи, не уставая работать, с холодным бешенством побеждая трудности, Он шел, как ему казалось, вызывая зависть и мелкий шепоток. Но какое это все имело значение? Ноль.
Он хорошо помнил день, когда за его спиной зашептались впервые, Тогда они, сумгаитские гимнасты, готовились к республиканским соревнованиям Гомозгов шутя выполнял на "коне" сложнейшие упражнения. Было
что, забыл, что тебе в час к рентгенологу?
Рентгенолог крутил его из стороны в сторону, ощупывал холодными руками. А он, стоя в темноте, ждал, Он никогда не думал, что способен так ждать. И кого? Этих неповоротливых рабочих парней, которым так далеко до настоящего спорта. Он, настоящий гимнаст.
Однажды, когда он выступал в Москве, к нему подошел чемпион Союза. Он долго смотрел, а Гомозов пьянел от счастья. Ему казалось, что на него смотрит сама судьба. И когда чемпион пожал ему руку, он, улыбнувшись, сказал.
- Это еще цветочки…
Цветочки? - вежливо спросил гимнаст и, повернувшись, отошел. Он так и не успел сказать чемпиону все, что хотел. Почему-то всегда в таких случаях говорится не то, что нужно.
- У вас сегодня день рожде-
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
одиннадцать вечера. К нему по-ния? дошел тренер. в - Саша, - сказал он, -у Октая «конь» не выходит. Помоги ему,
Что? - холодно спросил Гомозов. Что? - переспросил он еще раз и улыбнулся. него и без меня по десять консультант окна день: пусть меньше шляется после двенадцати.
И он вновь замелькал на «коне», плавный и уверенный, словно отлитый из бронзы, И ему аплодировали сверху, где сидели его почитатели. А растерявшийся тренер отошел.
У алиевской койки уселось шестнадцать человек, Как они все поместились? Неуклюжие, большерукие, как и все прокатчики, они доставали из сумок фрукты и, воровато оглядываясь, извлекали из карманов бутылки с пивом.
Твое здоровье, Гусейн, -
шумели они.
- Эй, парень, садись с нами!
Но Гомозов не сел. Он ждал. - Гомозов! - кликнула его
нянька, и он вздрогнул. -
Ты |
- обратилась к Гомозову
палате та самая девица, что пришла к Балаяну. - Нет, - резко бросил он и отошел.
Половина третьего. Стрелки ползут безжалостно медленно, словно издеваются.
В цехе, наверное, сейчас на вахте его, гомозовская смена. в раскаленную цилиндрическую болванку, вгрызается центроваательстан полыхает голубым пламенем, как от спирта. Гулко стукают готовые трубы. Ребята стоят в рукавицах. В цехе между трубопрокатным станами переходы, как корабельные трапы: покачиваешься, когда по ним идешь.
У всех ребят много раз обожженные, грубые руки, Ему, Гопозову, еще ничего. Он контролер ОТК. Специально должность подбирали.
Гимнастика и грубый физический труд несовместимы, Это в конце концов не штанга, где главное - мощное, сконцентрированное воедино усилие. Гимнастика - это искусство, это наиболее тонкий, сценичный вид спорта.
Дождь немного перестал. Сбоку кажется, что кто-то закидывает тонкие рыбачье лески, Капли вырисовывают каждую ветку, каждый опавший лист… Какого черта ему в голову лезет эта картина с японской веткой, Уж, казалось бы, он навсегда застрахован от таких иллюзий. И что это вообще с ним происходит? Почему ему не по себе?
Гомозов садится к тумбочке, достает книгу и принимается читать. Строчки ползут, словно гусеницы, уползают, их не догнать и не собрать.
Разве ты человек, Гомозов? - вспоминаются ему почему-то слова комсорга цеха. Но, главное, вспоминается, как и где они были сказаны.
Была ночь, Мягкая сумгаитская ночь, когда ярко начищенная луна средневековым парусником покачивалась меж облаков. Когда от моря по всему городу легкий ветер гнал пьянящие запахи соли и сырого песка и издалека, с мягким прищуром светились стекла домов. Гомозов сидел на балконе, когда вдруг услышал внизу:
- Сашка! Гомозов! На помощь!
Гомозов рванулся в парадное, а оттуда на улицу. Там, возле магазина, дрались. Преступники наткнулись на комсомольский пагруль. Бандитов было пятеро, комсомольцев - двое. Третьим стал Гомозов. Плавным, почти классическим ударом Гомозов отбросил одного из бандитов к стенке. Он стукнул его о землю и бросился на второго. Тот вытащил нож. На секунду Гомозову показалось, что у стали есть глаза узкие, циничные и безжалостные. Он выбил нож из руки бандита, но почувствовал, как что-то словно сорвалось в руке, А рядом уже гремели милицейские сапоги и слышались оглушительные, резкие свистки.
- Силен, браток! - хлопнул его кто-то из ребят по спине, И вдруг в нем вскипела обида, Он стоял, прижимая к руке мокрую тряпку, и кричал:
- Я вовсе не из-за вас выбежал, Мне наплевать на вас! С высокого дерева!
Тогда-то ему комсорг и ляпнул в лицо те слова. И они ушли, ребята, как будто он и не дрался, как будто струсил.
Половина седьмого. Посетители уходят. Они уносят пустые сумки и кошельки, умасливают злых нянек яблоками и хурмой. Няньки принимают это как должное, Гомозов поднимает нелепую душу - свою собствен ную руку и делает вид, что внимательно разглядывает ее.
Он сломал ее на брусьях. Перед ним выступал Дьячкин, и он, Гомозов, впервые растерялся, Дьячкин, оператор из его цеха, совершенно спокойно выполнял упражнения. Тот самый Дьячкин, с кем год назад отка-
зался заниматься Гомозов. Гомозов понял одно: тут надо сделать что-нибудь сногсшибательное, Рука, растянутая в драке? Чепуха! И он пошел…
.Она лежал, а перед ним стоял тренер и, закусив губу, молчал. И в молчании было столько упрека, сколько не вместилось бы ни в какие слова. Гомозов ненавидел в этот миг всех. Эх! - прохрипел он.
Все гады! Специально меня в
драку затащили!
Он лежал, а все уходили. Уходили, не оглядываясь, Остался один только врач.
А теперь он сидит в палатных сумерках. фантазирующих на стенах изящные тени, сидит |и ждет. Без пяти минут семь.
- Гомозов! - вдруг снова зовет его нянька. - Я же вижу. с ума сходишь, Ходили тут какие-то к главврачу, узнавали, не велели докладать, и девчонка среди них одна. Кра-а-си-вая!
И Гомозов чувствует, как останавливается и растет у него в горле ком, как хочется ему броситься на кровать при всех, при няньках и больных из акрила чать во весь голос. Закричать так, чтобы всколыхнулись от жалости стены.
«СОВЕТСКИЙ СПОРТ»
3 февраля 1963 г
В стр.
Рис, И. Массины,
Когда ему, Гомозову, предложили тренировать команду гимнастов трубопрокатного цеха, он отказался. Он не сказал, конечно, начальнику цеха основную причину, что никаких гимнастов из них не выйдет, и особенно из Дьячкина, косолапого и неуклюжего. Ведь гимнастика сродни балету и скульптуре. Хороши же операторы станков в позах балерин!
- Жила ты, Гомозов! - бросил ему сорокалетний вальцовщик Прессман. Настоящая
жила!
- Я иду в большую дорогу и не собираюсь бросать палкой в каждого пробегающего пса, ответил ему Гомозов издевательской поговоркой.
Прессман лениво сплюнул
сквозь зубы и добавил: - Кто-нибудь из наших тебе
нос все равно утрет.
…Проклятая рука! Порой он ее ненавидит, Во всем виновата она. Если бы он не сорвался, висеть бы у него на груди значку мастера спорта, греметь бы аплодисментам, а главное - не |вылез бы этот Дьячкин.
- Гомозов! - опять скрипит нянька, - И чего это ты все у
окна да у окна? Дует ведь там. Пять часов. И снова его зовет нянька. На этот раз она протягивает ему телеграмму из дома. Только она уже не радует. Можно подумать, что для него важнее, если бы пришли из цеха или из спортивного общества. Чушь! Никого ему не нужно. Осталось еще два часа, после семи посетителей уже не пускают.
Около шестидесяти работ представлено на выставке фотографий, открывшейся в Вильнюсе в фойе кинотеатра «Пяргале» и называющейся «Спорт в снимках», Здесь экспонированы снимки - разные и по уровню мастерства, и по технике исполнения, Но все они свидетельствуют о горячей любви фотохудожников к спорту.
Публикуем один из снимков, демонстрирующихся на выставке,«Гол!». Автор фотографии Ю. Курносов.
Документ предоставлен Национальной электронной библиотекой