Почему мы сочувствуем злодеям в кино?

Злодей злодею рознь. И сочувствуем мы далеко не всем (и не все). Убийцы, маньяки, отрицательные герои слэшеров и хорроров не вызывают сочувствия, как не вызывает сочувствия, скажем, Варга из третьего сезона «Фарго».

Варга

И со-чувствие, и со-переживание подразумевают, что зритель с героем делит эмоции или обстоятельства, которые для зрителя должны быть узнаваемы. Сложно сочувствовать чему-то или кому-то иному — синим человечкам, насекомому, машине или психопату. Хотя, скажем, и Кафка, и Кроненберг с этим отлично справляются, сталкивают читателя и зрителя с чем-то максимально отталкивающим и заставляют долго вглядываться в это отталкивающее, настолько долго, чтобы разглядеть в нём то, к чему можно подключиться. И зритель изо всех сил пытается, хоть и с трудом сдерживая отвращение.

Дэвид Кроненберг и Питер Уэллер на съёмках фильма «Голый завтрак» по однроимённому роману Берроуза

Значит, во-первых, важно вглядывание. В кого-то вглядываться невозможно, взгляд будет соскальзывать или упираться в стену, не будет спасительных зацепок, деталей, будут только чёрные глаза, как у допельгангера Купера. Но стоит наполнить экранный мир этими деталями, как сопереживание гарантированно.

«Чёрный» Купер

Наверное первыми отрицательными персонажами, достойными вглядывания и сопереживания, стали гангстеры и бутлегеры 1930-х. Ось вглядывания была предельно понятна: вся эта противозаконная деятельность стала бытом, чем-то привычным. Дистанция сократилась, и появилась возможность увидеть за тонкой полоской костюмов и дымом перестрелок самых настоящих людей. Грустных, влюблённых, психованных, живых. И вообще с этих пор стало возможным этот быт показывать. Сначала гангстерский, потом быт частных сыщиков в нуарах (да, одинаковый способ отображения быта очень сблизил преступников и сыщиков), быт киллеров в фильмах поляр, а потом и в современных экшенах.

В 1930-е же Джеймс Кэгни всему миру показал, в чём сила отрицательного обаяния (мы как раз обсуждали таких актёров в нашем сообществе вот под этим вопросом). И это можно считать полноценным «во-вторых». Приятная внешность отрицателного героя или его отрицательная притягательность. Фотогения, картинка, визуальный образ.

Кэгни во «Враге общества»

В третьих, сценарий, речь, смыслы. История сопереживания злодею — это очень часто история красавицы и чудовища, когда под оболочкой злого и беспощадного подлеца прячется ранимое создание. И даже не обязательно подлеца. Как в «Леоне». Или в «Шрэке». Или в «Джокере». Общественное или семейное неприятие, недолюбленность, трагедия из прошлого или психическое заболевание — всё что угодно могло стать причиной, по которой герой замкнулся, спрятался за отталкивающей оболочкой или непроницаемой улыбкой. Ну или просто у него доброе сердце, о чём нам дают понять по тому, как он спасает кошку, ребёнка или оплакивает собственных жертв...

Джокер в исполнении Хоакина Феникса

Ну и не менее важен, а потому и «в четвёртых», бунт. Опять же, против общества, семьи, системы. То, что так часто в жизни нам недоступно, мы теперь можем хоть украдкой выместить при помощи злодея. Это всё тот же кинематограф, который уводит нас в волшебные сны, только сны эти теперь о мести, о том, что можно дать сдачи, можно злиться, можно выпускать пар. Ключевое слово здесь — «можно». Бунт этот в первую очередь против запретов.

Бунтующий Николсон в «Пролетая над гнездом кукушки»

Но не только бунт, ещё и пацифизм. Именно сочувствие врагу (которое работает по всем уже описанным механизмам) позволяет в военных фильмах взглянуть на вражескую армию, как на собственное отражение.

Кадр из фильма «Великая иллюзия», Жан Ренуар

Проще говоря, мы сочувствуем злодеям, потому что они человечные, красивые, несчастные, добрые и делают то, о чём мы можем только мечтать. А ещё они очень похожи на нас.

Смею думать, что видим в них отражение самих себя. Своих страхов, мыслей, убеждений и прочего. Если в детстве мы любим героев, потому что они добрые, крутые, то по мере взросления начинаем больше понимать злодеев, мотивы их поступков. Вообще считаю, что любят злодоеев и героев где-то 50 на 50, мы просто ассоциируем с персонажем, который близок нам.