Такое впечатление складывается из-за повторяющихся мотивов и кочующих, сквозных типажей. Такие персонажи в ряде романов Ремарка — это изрядно шаржированная пара «Дон Кихот и Санчо Панса» – некогда возвышенный юноша, навсегда ушибленный войной, и его практичный, весьма приземленный товарищ с таким же боевым прошлым. Плюс какая-нибудь Дульсинея на первых, а в ранних вещах чаще и на вторых ролях. Причина подобного «схематизма» во многом кроется в том, что в основе всех книг Ремарка, за исключением «Искры жизни», лежит его личный опыт. Он его смог преодолеть, пребразовав в литературу, но не сумел при этом избавиться, отстраниться от собственной оптики – своей точки зрения и своего умонастроения (он, 19-летний католик-семинарист, попал в самую гущу Первой мировой, уже через месяц был серьезно ранен, еще через два поехал хоронить скончавшуюся от рака мать, и не узнал ее… вернулся работать к людям, которых война ничуть не изменила, да еще первая жена, страдающая чахоткой). В итоге на все перепитии своей судьбы его персонажи смотрят с позиции пережитого (или случившегося – диагноза, приговора, побега) – никакими низменными проявлениями человеческой натуры их уже не удивить, и пока она не дала о себе знать, надо стремиться найти в жизни максимум беспримесной радости, даже в рюмке кальвадоса, например. Вот из этого фирменного сплава мизантропии и сентиментальности Ремарку удалось отлить многие свои произведения, по его клейму безошибочно угадываются они с любой почти страницы. И такой, с позволения сказать, «сюжет», столь характерный для «почти всех книг» Ремарка, можно уложить в две строки американского поэта Уоллеса Стивенса: «Мир уродлив, и люди грустны». Не известно, кстати, знали ли они о существовании друг друга…