Всё началось с того, что за пять веков до Рождества Христова один греческий врач, вернувшись с похода в Индию, привёз оттуда дневник наблюдений. В этих наблюдениях фигурировали слоны, обезьяны, говорящие попугаи, народ одноногих, чьи ступни были такими большими, что использовались как зонтики, и — единорог. Единорог описывался как обычный дикий козёл с одним рогом, коротким хвостом, красно-рыжей шерстью и полной непригодностью в хозяйстве — но испив из его рога, можно было излечиться от всех болезней.
Поскольку это было первое описание Индии в западной цивилизации, и дорога до неё в одну сторону занимала, по самым смелым прикидкам, года два или с половиной, думаю, можно простить доброму служителю Асклепия его невинные перегибы. Индия была для западной ойкумены чем-то, что очень далеко, и где всё непонятно (то есть, примерно тем же, что и сейчас). Скорее всего, животное было описано по фреске или рисунку изображенной в профиль антилопы, но концов уже не найти. Когда же запись о единорогах была скопирована Аристотелем, единорог прочно укрепился в античном бестиарии, и досидел в неизменённом виде до самого Средневековья, вместе с мантикорами, великанами, циклопами и пр.
А в Средневековье случилось нечто довольно любопытное.
Отношение греков к богам, духам, демонам и чудесным животным было, вообще говоря, насквозь натуралистичным. Это были времена досократовского мышления, в котором дух и тело никак особо не разделялись, отдельный мир идей пока что сильно не фигурировал, и потому то, что где-то в Индии есть козёл с целебным монорогом, не предполагало никакой символической составляющей. Он был просто природой, а природа бывает странной.
Средневековье работало иначе: символическим было всё. Легенды ходили в самых разных вариациях, где единороги оказывались то умными, то глупыми, то встречающимися повсеместно, то практически невидимыми, то пугливыми и беззащитными, то способными без особенных усилий пустить королевских охотников на канапе. Относительно неизменной во всех этих легендах оставалось одна деталь: единорог может позволить к себе прикоснуться невинной девушке.
Вопрос, разумеется, в том, откуда эта константа взялась, и почему она возникла именно о единороге.
Единорогов отличает две вещи. Это одно из немногих мифических существ, изображения и описания которого появились задолго до его собственного мифа. И это одно из немногих мифических существ, никак не связанных с человеческими страхами. Им не пугают. Единорог, вобравший в себя черты лесного оленя, даже в своих наиболее свирепых и неудержимых ипостасях, даже способный отбиться и от охотника, и ото льва, всё равно боится нас много больше, чем мы его.
Он не боится только полной, искренней, молодой набожности. Он не впадает перед ней в паралич или временное отупение; скорее, он доверяет ей, и, возможно, только в её присутствии единорог может отложить свою животную природу — и проявить природу божественную. Он признаёт главенство её спокойствия и смирения над своими силой, проворностью и ничем не ограниченной лесной свободой.
Конечно, это аллегория победы духа над телом. Что характерно, чужого духа. Но легенда идёт и дальше.
Под влиянием этой константы, она в конце концов обрела устойчивое продолжение: в этой, к настоящему моменту главной и каноничной её версии, охотники обманом используют невинную девушку в качестве ловушки, единорога ловят и убивают его ради рога.
Почему же легенду потребовалось дополнить?
Раннее христианство установило мысль, что если люди сами занимаются собственным спасением, то души животных спасаются через нас. Именно поэтому они — братья меньшие. Домашний скот спасается просто потому, что рождается и умирает под человеком — но что насчёт остальных, диких, но внутренне всё равно невинных? Спасутся ли лошади и олени?
Просто природе тоже потребовался свой Христос: мученик, чья божественная природа заключена в дикую, живую, чувствующую плоть. И как Христос был распят за наши грехи, так и единорог погиб за всю нечеловеческую природу, став мучеником через невинность той, которой он позволил себе довериться.
Так единорог стал чем-то большим, чем просто очень редкой волшебной лошадью — он стал Воплощением, аллегорией Христа, и в таком виде просуществовал почти всё позднее Средневековье.
Но Средневековье тоже прошло. В Возрождение единорога вернули в секулярное русло, сделали его символом верности в браке, благородства и аптечного дела. Дебаты насчёт его существования в том или ином виде продолжались примерно до семнадцатого столетия, и к настоящему моменту единорог может означать, в общем-то, всё, что угодно.
Спасибо за объемный ответ!