Во времена Столетней войны, как, впрочем, и до сих пор, люди идентифицировали себя по месту происхождения. Например, даже сейчас, мало кто во Франции скажет: "Я - француз" Скорее: "Я - бретонец", "Я - берриец", или даже "Я - палестинец".
Французы они - если смотреть из-за границы, также, как из Франции, все мы - русские, даже калмыки, тувинцы, вепсы или марийцы.
Второй вариант самоидентификации - подданство. Это ответ на вопрос: "Ты чей будешь?"
Кстати, тогда ответ на этот вопрос будет не "Я - француз", а скорее, "Я - французский"
Представление о враге тогда имели малое значение для самоидентификации, поскольку врагами подданных французского короля были не только английские подданные, но и вполне интернациональные бриганды - банды наемников, которым было все равно, кого грабить... А если твое село переходило под руку другого короля - это не факт, что твои бывшие враги становились твоими друзьями.
Третий вариант самоидентификации - по культуре. Тоже, как тогда, так и сейчас - переезжая в другую страну, мы либо перенимаем ее культуру, и тогда, про нас говорят, как у Тургенева: "О, брат, да ты совсем немец стал!", либо сохраняем свою культурную идентичность и остаемся, например, русскими с Брайтон-Бич.
Тут большую роль играет язык, на котором говорят люди. Скорее всего, мы идентифицируем себя с той культурой, на языке которой мы говорим с детства. В Столетнюю войну, подданные короля Франции говорили на множестве языков - так себя и идентифицировали.
Вот, как, например, идентифицировал себя герцог Анжуйский, Генрих Плантагенет, став королем Англии? (Пример, конечно, из несколько более раннего времени, но все же). А Алиенор Аквитанская, полагаю, и будучи королевой Франции, и будучи королевой Англии, в душе, все равно считала себя окситанкой...