Переход самоотрицания в саморазрушение или скрытые причины войн: как внутренняя война вырывается наружу

В 19 веке итальянский психиатр и тюремный врач Чезаре Ломброзо, был убежден, что люди совершают преступления из-за аномалий мозга, частично основываясь на теориях о форме и размере головы человека. Он считал, что преступников можно распознать по физическим признакам, таким как большая челюсть и покатый лоб.

Через некоторое время френологические теории были признаны псевдонаучными, так как форма и размер головы никак не влияют поведение, однако нейрофизиологические исследования показывают, что у людей, постоянно ведущих себя асоциально, структурно нарушен мозг и из этого был сделан несколько поспешный вывод, что именно мозг является причиной поведения.

Ведущими себя асоциально не рождаются. Ребенок, ведущий себя изначально враждебно и асоциально по отношению к родителям вряд ли бы выжил. Гены не при чем. Здесь другой, «верхний» путь распространения патологии.

Разрушенный мозг (за исключением прямых физических повреждений) – не причина, а следствие психического заболевания, сформировавшегося под влиянием негативного отношения и дурного обращения с человеком, его токсичного окружения, из которого ему, как правило, не вырваться. Безысходность, выученная беспомощность, и наконец, саморазрушение – вот внутренний путь психически больного человека, хотя во внешних проявлениях это может казаться нетерпеливостью, упрямством и агрессией в отсутствие каких бы то ни было физических повреждений мозга.

Постоянный стресс, в котором живет такой человек, и постоянные страхи и отчаяние не могут не сказаться на мозге самым разрушительным образом.

Психиатрия недалеко ушла от френологии, так как она основана на тезисе о первопричинности мозга. Из этой идеи возникают немыслимые ужастики, часто озвучиваемые в своих лекциях Т.В.Черниговской: «Человек ничего не совершил, а по результатам исследования его мозга он, якобы, склонен к насилию или, например, неконтролируемой агрессии, и может что-то совершить. Изолировать ли такого человека от общества?» [неточная цитата]. Если продолжить следовать тезису о мозге, как о единственной причине поведения, и даже жизни, можно дойти и до такого абсурда. Но у покойников тоже есть мозг. И он вместе со всеми своими психопатологиями уже ничего не сможет совершить. Не в мозге жизнь.

Контролирует воля, а не мозг. Мозг подчиняется волевому усилию.

Мозг существует, чтобы отражать все изменения, происходящие с человеком и управлять телом в соответствии с информацией об этих изменениях. Если человек вынужден постоянно терпеть дурное обращение со стороны наиважнейших в жизни людей – родителей, нелепо ожидать, что это не отразится на его мозге. Мозг чутко улавливает все, и выстраивает защиту, со временем превращающуюся в психическую патологию.

В фильме Артур прилежно проходил лечение в психиатрической больнице, затем амбулаторно ходил к врачам и аккуратно принимал все назначенные ему лекарства.

Почему Артуру не помогли ни психологи, ни психиатры?

Что на самом деле делают психологи с Артуром Флеком? С виду они также внимательны и доброжелательны, какими и положено быть психологам.

Или они только делают вид? Двойные послания еще глубже раскалывают личность, ретравмируют Артура. Равнодушие психолога под маской участия ощущается Артуром как плохое настроение.

Причины любых психических отклонений – разнообразные формы неприятия родителями. Помощь психолога состоит в том, чтобы принять человека полностью без критики и осуждения. Другими словами дать человеку то, что не смогли дать родители. Но это легче сказать, чем сделать.

Родители обязаны выражать детям свою безусловную любовь. Торговать своей любовью в обмен на послушание или другие действия - это все равно, что вытягивать росток из земли, чтобы он быстрее и лучше рос. Родители хотят, как лучше, хотят, чтобы ребенок лучше развивался: «Я думала, что комик должен быть смешным», - «помогает» Артуру мама из добрых побуждений, чтобы помочь ему «усовершенствовать» себя.

Жестокое обращение родителей, в любви которых ребёнок так нуждается, регулярные телесные наказания, унижения, обесценивание действий и самой личности ребёнка, торговля родительской любовью и принятием: "Если станешь хорошим, тогда мы до тебя снизойдем" заставляют ребёнка думать, что любовь можно и нужно заслуживать, то есть делать что-то, что станет причиной любви.

Любовь – это данность. Она, как гравитация, безусловна и не имеет ни начала, ни окончания. Ее нельзя заслужить, как награду. Ее можно чувствовать или не чувствовать, осознавать или не осознавать, выражать или не выражать. Можно заблуждаться, называя любовью то, что ею не является – страхи и страсти. Но ни начать, ни заслужить, ни перестать любить невозможно. Пытаться это сделать – значит тратить энергию впустую.

У любви нет, и не может быть причины. Любовь – это причина всякого созидательного действия, подобно тому, как гравитация является причиной всякого падения вниз. Считать, что любовь можно заслужить действием, это то же самое, что считать возможным найти место на земле без гравитации и улететь, а если не получается, то рекомендовать искать пешком, искать достаточно долго и достаточно тщательно.

Всякое заблуждение разрушительно.

Любовь или "личность" - это сила воли человека. Когда человек не может любить себя без причины, у него нет ни силы воли, ни интереса к жизни, ни способности вызвать любовь других. Таблеток, создающих добрую волю, как и средства Макропулоса, не существует.

 «Я хороший. Я помогаю маме», – публично заявляет Артур в тщетной надежде вызвать симпатию публики своей «хорошестью», но вызывает лишь унизительный смех зала.

Небезусловная родительская любовь делает человека виноватым, несчастным и противным себе. Он кажется себе плохим, недостойным любви просто так, за то, что он есть. Это заблуждение приводит к саморазрушению через допинги, позволяющие заглушить в настоящем и усилить в будущем чувство непереносимой вины перед всеми, кого он любит, что «не заслужил» ответной любви: «Почему мне все время хреново?» - не понимает Артур. «У вас уже семь препаратов, должны же они помочь» - увещевает Артура соцработник «добрым» голосом.

Предполагаю, причины начала любых психических расстройств кроются именно в подобных «двойных посланиях», когда под «добрым голосом» родителя скрывается отношение к ребенку как к некой обузе, выдавая этот эрзац за проявление родительской любви. Но такое отношение чувствуется и копируется нервной системой ребенка и по отношению к себе, и по отношению к другим.

Когда человек не любит себя, он не может любить и других, ведет себя с ними надменно и вызывающе, временами срываясь в агрессию или навязчиво преследуя. Другие люди рассматриваются им или с чисто потребительской точки зрения, или превозносятся до небес – так возникают крайности.

Сама по себе любовь не причиняет боли. Боль причиняет страх, не позволяющий ее выражать, «вознесенному до небес» объекту. Страх, что не примут, страх, что унизят насмешками. Нормальное общение в таком состоянии становится просто невозможным, не оставляя шанса на построение здоровых отношений.

Весь фильм Артур не знает, что ему еще сделать, чтобы его полюбили, или хотя бы заметили. Он не знает, есть он или нет потому, что никто не реагирует на его присутствие, люди ведут себя так, как будто его нет, также, как его родители, которые не хотели, чтобы он вообще был.

В этом мире Артуру просто присутствовать - уже трудно.

«Я не понимаю, есть я, или нет»

Если человека нет, то что тогда есть? Страх.

Панический страх смерти без вести: «Вы перешагнули бы через меня» – взрыв отчаяния и ярости. Страх оказаться забытым. Страх потери информации, которую он никогда не сможет передать. Страх навсегда остаться без любви и внимания.

Страхи вынуждают защищаться – обвинять.

Обвинение "Сволочи" – в адрес высокомерных подростков, унизивших его, за которыми он бежал в состоянии маниакальной ярости, готовый их убить.

Обвинение: «Он слишком фальшиво пел, чтобы заслужить право жить» в ответ на унижение.

Обвинение: «Он плохо танцует». Тоже в память о публичном унижении: «Никто не смеется – Интересно, почему?»

Осуждая он как бы хочет доказать, что уж он-то заслуживает любви, а другие - нет: «Вы занимаете моё место в информационном поле, я все делаю хорошо, хорошо умею петь и танцевать, но меня не слушают, я остаюсь обделенным вниманием и любовью публики, но я «хороший», а вы, «ужасные», заняли время и внимание, которое должно было «по праву» принадлежать мне! Вы заняли мое место чем-то плохим, из-за вас меня, идеального, проигнорировали. Вы отняли у меня мое место, поэтому я вас ненавижу». Как говорил персонаж Дмитрия Нагиева в фильме «Кухня»: «Он некрасивый, а я - красивый! Красивый!!!» И взрыв ярости.

Ради привлечения внимания Артур готов на всё, даже на публичное самоубийство. Он готов любой ценой вызвать одобрение и смех других людей. Жажда принятия вызвана детской установкой: отвержение родителями для ребенка в раннем возрасте равносильно смерти. Чтобы выжить, необходимо любой ценой добиться этого принятия.

Любой ценой. Ведь «отвержение» равно «смерть».

В тщетных попытках понять, что именно смешит людей, Артуру кажется, что смешно всегда унижение и боль других. Именно поэтому он ожидает реакции смеха на рассказ о своей ненависти к школе, не понимая, почему никто не смеется над его очевидным несчастьем.

"Никто не смеется"

"Интересно, почему?"

Беспомощно и панически ища ответ на этот вопрос, и не находя его, Артур попадает в стыдную и безвыходную ситуацию публичного унижения: все понимают, почему никто не смеется, а он – нет, чувствуя себя идиотом. Все против него, все смеются над его непониманием очевидного. Артур попадает в то же самое состояние панической безысходности, как в момент травмы, когда над ним смеялся человек, приковавший его к батарее.

Когда быть собой столь невыносимо, человек попадает в роль кого-то другого из участников сценария травмы, чье состояние не так болезненно, как собственное. Большую часть жизни Артур пребывал в беспомощном депрессивном состоянии своей матери. Превратившись в Джокера, он попадает в маниакальную роль отца из этого же сценария.

«Но я думала, что комик должен быть смешным» говорит Артуру его мать, Пенни Флек, с которой он доверчиво делится своими карьерными планами. В ответ на его доверие – очередное обесценивание.

И так Артур принимает решение стать «смешным» во что бы то ни стало.

Артур думает, что понял, что именно смешит: чужие страдания. Чем сильнее эти страдания, тем, кажется, смешнее, поэтому логично, что максимально смешной Джокеру кажется смерть. «Вам кажется смешной смерть этих людей? – Да. И я устал делать вид, что это не так».

Артур вообще устал «делать вид»: изображать эмоции, которых нет, и не выражать эмоции, которые есть: об этом говорит его «натянутая» в прямом и в переносном смысле улыбка. Устал притворяться в угоду ожиданиям других. Устал бояться проявлять свои эмоции, постоянно подавлять их, чтобы только быть «хорошим». Но быть «хорошим» в чьих-то глазах «любой ценой» означает перестать быть собой. Предать себя.

Подавленные эмоции реальны. Они обладают энергией, которая неумолимо никуда не девается, накапливаясь, подобно давлению в подогреваемом закрытом паровом котле. «Любая цена» растет со временем, как нарыв на душе.

Как получилось так, что из всего спектра эмоций ему оказываются доступны только две: горе или буйное злорадство?

Привлекательно самовыражение, проявление себя, а не своего страха. Но у Артура почти ничего не осталось, кроме множества страхов. Ему было почти нечего проявлять, кроме страха. Софи для него была единственным выходом. «Форточкой». Но он им не смог воспользоваться.

Самовыражение, самореализация - это самое трудное действие для человека с низкой самооценкой.

Ребенок копирует поведение и конфигурацию нейронной сети взрослых. Вечно ждущая «капли сострадания» в ответ на письма Пенелопа Флек никак не могла помочь Артуру сформировать здоровую психику.

Психика ребенка – плод взаимоотношений родителей. Высокомерно-жадный отец и вечно униженная мать являют собой два соответствующих осколка психики Артура: агрессора и жертву.

Мать постоянно обесценивала эмоции Артура и саму его личность, все решая за него, делая в его глазах собственные решения неважными, бесполезными, ничего не значащими, постепенно создавая у Артура ощущение бессмысленности собственных слов и действий. Все это время Артур был марионеткой матери и не мог выйти из этого состояния ни самостоятельно, ни с помощью соцработника. Это и называется психическое подавление.

Его личность буквально взорвалась изнутри от накопленного внутреннего давления, частично расколовшись на Артура-жертву и Джокера-агрессора. Других ролей он просто не знал, так как его жизнь – нескончаемое повторение сценария травмы, в котором он может быть или наказуемым, как его беспомощная мать или наказывающим, каким стал Джокер, погнавшийся за третьим юношей в метро. Поэтому ему доступны только эмоции и состояния исключительно этих ролей – или отчаяние или злорадство. Как на войне: или «победа» или поражение, несмотря на поражение в любом случае. Остальной спектр эмоций для него остается недоступным и непознаваемым.