@Даша Ласка, если Вы собрались толковать Библию, то будете первой женщиной, чьи смелые толкования я читаю. А вот христиане мужчины, как-то луше Вас Библию знают.
Поэтому (см.
1 Ин. 5:14), если мы по любви к согрешающему ближнему нашему молимся за него, «
Бог даст ему жизнь». Но при этом Апостол делает важную оговорку: если только ближний наш согрешает «
грехом не к смерти». Это различие греха к смерти и греха не к смерти имеет тот же смысл, что и слова Господа Иисуса Христа о том, что всякий грех и хула отпустятся или простятся людям, но хула на Духа Святого не отпустится людям ни в сем веке ни в будущем (
Мф. 12:31-32). «
Грех не к смерти» это грехи, которые происходят от нравственной слабости человека, от его несовершенства — грехи, очищаемые искренним покаянием и сердечным сокрушением и потому не подвергающий грешника духовной смерти. «
Грех к смерти», или смертный грех это — грех тяжкий, совершив который человек так ожесточается сердцем, что становится неспособным к покаянию. Таков грех упорного неверия, упорного отступничества от веры, не принимающего никакого вразумления, ожесточенного закоснение в еретических заблуждениях или тяжких нераскаянных грехах, ставших как бы второй природой человека, a потому неисцелимых. По-видимому Апостол считает, что нельзя быть уверенным в силе молитвы за ближнего, коснеющего в смертном грехе, ибо успеху такой молитвы противодействует неверие и ожесточение самого грешника.
Так что речь идет о "погибели души". А Вам надо усерднее молится.
Человек, имея волю, волен в себе, то есть свободен; имея разум, он сам себе судья; свобода выбора делает нас волящими, милость Божия — благоволящими; отними свободу воли, и не будет спасаемого; отними благодать, и не будет спасающего. Этим прекрасно выражается, но не разъясняется положение дела.
Опыт разъяснения мы находим у Фомы Аквинского; в богословской стороне вопроса он примыкает к Августину, в философской — к Аристотелю. Здесь главная мысль в том, что окончательная цель всех человеческих хотений и действий необходимо одна и та же — благо; но и она, как всякая цель, может достигаться неопределённым множеством разных способов и средств, и только в выборе между ними — свобода человеческой воли. Из такого взгляда логически следует, что свобода воли имеет лишь отрицательное основание — в несовершенстве нашего знания. Сам Фома допускает, что те или другие системы средств, или пути к высшей цели, не могут быть безразличны, и что в каждом данном случае есть лишь один наилучший путь, и если мы его не избираем, то лишь по незнанию; следовательно, при совершенном знании единой абсолютной цели выбор одного наилучшего пути к ней есть дело необходимости. Другими словами, для разумного существа добро необходимо, а зло невозможно, так как предпочтение худшего лучшему, как акт безусловно иррациональный, не допускает никакого объяснения с точки зрения философского
интеллектуализма. Поэтому не случайно становится на иную почву другой великий схоласт,
Дунс Скот, признававший — за пять веков до
Шопенгауэра — абсолютным началом всего волю, а не ум; он утверждает безусловную свободу воли в своей образцовой формуле: ничто, кроме самой воли, не причиняет акта хотения в воле (
лат. nihil aliud a voluntate causat actum volendi in voluntate).
А вы стали на греховный путь саморазрушения, ибо гордыня - смертный грех.