У Чехова есть самое необычное свойство. Он долго, долго, очень активно не любит людей, а потом всё-таки любит. Он много, подробно, зло и с откровенной брезгливостью высмеивает и лучшие, и худшие их черты, а потом всё-таки их прощает. Причём происходит это не хронологически, не "в конце", а попутно и одновременно.
Если бы не этот подворот, какая-то смутная, совершенно неуловимая оговорка, что сперва мы смотрим человека насквозь, и отказываемся с ним мириться, а потом всё-таки миримся — то Чехов был бы совершенно невыносим. А с ней жить в итоге не только можно, но и оправдывает она это всё и больше, и лучше, и как-то даже честнее, чем оно оправдывается у Толстого или у Достоевского.
Так же и с Душечкой. Всё, что она делает — смешно, глупо, пошло, и не приведи, Господи. Но неужели же нельзя ей такой получить какого-нибудь маленького собственного смешного глупого счастья? Жить и так сложно. Всё-таки Душечка трёх мужей похоронила — и что с ней теперь делать?
Чехов это не любит. Никогда не полюбит. Чехову противны дом, быт, все эти разговоры, мужья-жены-дети-родители, противны высокие слова и низкие слова, но даже после всего этого невольного осуждения, он берёт это всё обратно. Потому что нельзя так.
Да, само по себе это может быть глупо и пошло. Но вспоминается и другая цитата:
Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный-длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь, и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой -- и отдохнем. Я верую, дядя, я верую горячо, страстно... Мы отдохнем!
Пусть это сказала не Душечка, и пусть она вообще не смогла бы чего-то такого сказать. Но вот после этого — что? Осуждать её, смеяться над ней, считать что она должна была что-нибудь делать иначе, как-то иначе себя вести, ммм? Кто это должен сказать — вы, я, Антон Павлович?
Чёрт с ней, с дурой, пусть у неё всё будет хорошо. И у всех остальных тоже.