№ 100/101, 5 июня

К 90-летию Льва Кассиля

в

в

Запятая середине слова

Как я чуть было не уязвил трагическое время хорошего писателя

Ах, Кассиль, Кассиль! Конечно, я его любил, иначе бы… Впрочем,

надо рассказать сначала о «герое» этой истории, о себе. Мальчишкой и студентом первые два курса я был совершенно «безупречным», горячим сталинистом. Мои родители ни разу, ни единым словом не обмолвились при мне непочтительно о вожде (хотя и слов почтения я от них никогда не слышал), не заронили ни малейшего сомнения в разумности и справедливости нашей жизни (теперь я понимаю - … берегли меня, слишком простодушного и словоохотливого). Я верил всему, что говорилось Властью. Менее скованные, ироничные тетя и дядя подтрунивали над моей пламенной верой: «И ты готов умереть за Сталина?». Я скромно, но не колеблясь отвечал: «Да!».

В школе я писал стихи (и позже тоже) и слыл в нашем Ворошиловграде «знаменитым» школьным поэтом. 21 декабря 1949 года в киевской республиканской газете «Юный Ленинец» были напечатаны стихи по случаю замечательного юбилея - 70-летия вождя. ". От всей души, со всей любовью детской, родной отец, тебя благодарим за то, что мы в своей стране Советской вперед идем под знаменем твоим…». Эти строки, как вы догадываетесь, сочинил я, восьмиклассник. А рядом на полосе стояло стихотворение ученицы 5-го класса Юнны Мориц (такое же по одушевлению, но лучше по стилю). Можете не сомневаться в нашей тогдашней искренности. 4 февраля 1951 года исполнилось 70 лет близкому соратнику вождя -

E. Ворошилову. Делегация от комсомола города собиралась в Москву. Из горкома комсомола я получил заданиенаписать здравицу в честь юбиляра. Когда делегация вернулась, мне рассказывали, что при чтении этих стихов Ворошилов растрогался, заплакал: таким замечательным он в них предстал. Неподдельное чувство, что ни говорите, кое-что значит. А автор был, конечно, счастлив.

В конце 40-х - начале 50-х годов в стране «гуляла» кампания по борьбе с космополитизмом. Мишенью ее стали преимущественно интеллигентыевреи. Одних (таких, как Илья Эренбург) легко «ловили» на «криминале»: их разнообразные контакты с Западом - в жизни и литературе - были очевидны. Других припереть к патриотической стенке было порой даже очень трудно. Льва Абрамовича Кассиля например. Его книги для детей и юношества - достаточно назвать такие, как «Кондуит и Швамбрания», «Вратарь республики», «Черемыш, брат героя», «Великое противостояние», «Улица младшего сына», «Будьте готовы, Ваше высочество!», - были ну совершенно безукоризненны со всех возможных официальных точек зрения! Казалось, ни один изобретательный комар-критик здесь носу не подточит. Ни малейшего «преклонения перед Западом» невозможно было обнаружить…

И вот отыскали-таки повод. В одной центральной газете появилась статья, где писателя обвиняли в алчности: дескать, он брал за свои публичные выступления непомерные гонорары. Конечно, это не политическое обвинение, но все же пинок. Я «с ходу» поверил этому сообщению, хотя и сожалея. Во мне в тот мо-

мент вполне мирно уживались симпатия к писателю и удовлетворение по поводу его «разоблачения». И вдруг, в развитие возникшего «критического чувства», в моем чутком к слову воображении где-то на улице, на ходу родились две коротенькие омонимичные строчки, которые могли бы заменить всю «изобличительную статью…». Наверняка, эти строчки «ухватит» любая газета, даже «Правда», и сделает подписью под выразительным рисунком! Кукрыниксы, не меньше. Я уже видел себя знаменитым. Такая находка случается раз в двадцать лет. Сейчас приду домой, вырву листок из тетрадки и с этими строчками отправлю в Москву…

Но чем ближе я подходил к дому, тем сильнее что-то меня удерживало по-

от моей стремительной, пьянящей акции. Впрочем, это «что-то» было нятно. Два чувства боролись во мне: «пригвоздить» вслед за властью корыстолбца и "пощадить" писателя, сочинившего "Вратаря республики". Помню, еще 2-3 дня я колебался: близкая «слава» не давала покоя… Но я не стал писать в газету. Эти строчки так и остались лишь в моей памяти. Лев КАСС,ИЛЬ,

Лев КАССИЛЬ Запятая в середине слова. Сейчас, спустя сорок пять лет, я рад, что в ту недобрую пору доброе начало взяло верх в юном «сталинисте». Юлий КОСТИНСКИЙ, кандидат филологических наук

Анна ОДИНЦОВА

КТО ЧТО ЕСТ Баба Яга не ест творога. Дядя Кощей не ест овощей. А что же они едят? Ребят! Ребят, которые не едят ни творога, ни овощей, ни прочих полезных вещей.

РУЧЕЁК

- Ручеёк, ручеёк, забегай-ка на чаёк вверх по лестнице на наш восемнадцатый этаж, ну хотя бы на полдня… - Вы же выпьете меня!

ХОДУЛИ

Не могу на ходулях, я и шагу не пройду, и в беду я на ходулях непременно попаду! Так и есть, уже упала, я ведь я предупреждала!

СЧАСТЬЕ Сверху - небо в облаках, Снизу - поле в колосках, А посередине лета я - у папыжна руках!

СУДЬБА

У меня по ладони бегут ручейки и вливаются в русло широкой реки, и танцует река по ладони легко, и течет по руке далеко-далеко. Будь и доброй, и долгой наяву и во сне! Речка -- маленькой Волгой улыбается мне…

АПРЕЛЬ На тропинке, ведущей туда, где кончается март, где на круче качается ель и щекочет лохматые тучи, в эту ночь проливную непременно начнется апрель. Если хочешь, его для тебя я в письме нарисую.

БАБУШКИНА КОМНАТА В бабушкиной, угловой и тесной, комнатке всегда полутемно, и не часто солнце или месяц попадают в чистое окно.

И тогда, как бабочка, кружится желтый, синий отблеск на стекле, и танцует тень от танцовщицы - бронзовой фигурки на столе.

слон Мой старый слон, Мой добрый слон, Мой слон с оторванным хвостом; С веселым гулким топотом И добродушным хоботом.

Я потеряла медный ключ, Которым ты заводишься… И ты ушел от нас совсем, Ты.где теперь находишься?

РЯБИНА

Дерево рябины под моим окном, а меня убили послезавтра днем. Дерево рябины больше не стоит, для чего расти ей, если я убит.

x x x За шиворот кошке скатилась слеза, хозяйкины в ней отразились глаза… Собаке за шиворот капнуло тоже, собака подумала: - Дождик, похоже…

- Вы лукавите немножко, говорите враки, шиворота нет у кошки, нет и у собаки!

-- Конечно, конечно, вы правы, ура,

но плачет хозяйка сегодня с утра. Роняет, роняет, роняет слезу за шиворот кошке, за шиворот псу…

- На Кудыкину гору! Затачивать рожки, Заваривать ссору. Чего-то мои Зачесались копытца, Чего-то охота • Водицы напиться.

- Куда ты, кудлатый, Козел бородатый! Пускай этим делом Займутся козлята, А ты уже старый, Седая борода, Остался бы с нами, Куда ты, куда? Там волки тебя Поджидают давно… Козел отвечает: - А мне все равно!

УПРЯМЫЙ КОЗЕЛ Куда ты, козел?

Хочу я забраться

Повыше над вами, Хочу я бодаться С другими козлами!

ЛЕТО Дышит крыша, стонут стены, запропали комары. Привыкаем постепенно: сорок градусов жары.

Лопухов поникли уши, сохнут реки и пруды, очень жарко, очень душно, нет ни капельки воды.

На большом экране неба развернулась пустота, даже не увидишь следа самолетного хвоста.

Причитает бабка-Анка на крыльце соседском: - Замочила три лоханки в порошке немецком! Три лохани, два ведра… Ах ты, элая немчура!

ВЕЧЕРНЯЯ МОСКВА

Лучшие книги месяца

1. Митрополит Макарий. История Русской Церкви. - М., Издательство Спасо-Валаамского монастыря, 1995. Это 9-томное издание воспроизводит наиболее полное и капитальное исследование по истории Русской Православной Церкви, сопоставимое с трудами Карамзина, Соловьева и Ключевского. Впервые за многие годы русский народ получит возможность узнать о своем прошлом не как об истории социальных и экономических движений, но как об истории Православного государства и народа. В качестве приложения публикуются уникальные документы по истории России и Православной Церкви. Издание хорошо иллюстрирова-

но и снабжено справочным аппаратом.

2. Шелер М. Избранные произведения. - М., Гнозис, 1994. Впервые в России изданы работы основателя современной философской антропологии, одного из крупнейших представителей феноменологической мысли ХХ столетия Макса Шелера. Центральным произведением в сборнике, безусловно, является «Положение человека в космосе», в нем Шелер рассматривает отношение историчности, телесности и конечности человека к «открытости миру" как основной характеристике духовного измерения личности и общества. Пафос книги выражен самим Шелером: «Я хочу научить тому, как человек может вынести себя самого не переоценивая себя и не впадая в манию величия, но и не подвергая себя ложному самоуничижению».

3. История внешней политики России в первой половине XIX

века. - М., Международные отношения, 1995. Это издание представляет собой редкий пример сочетания лучших качеств учебника и научной монографии. Книга дает хорошее представление как об общем ходе Российской политики в первой половине XIX века, так и о наиболее интересных и запутанных вопросах дипломатии того времени. Особое внимание в книге уделено отношениям России и европейских держав в конце царствования Александра

4. Успенский Б.А. Ритуал, Символ, Миф. - М., Прогресс, 1994. В книге отечественного историка культуры исследуются проблемы мифологии Петербурга и пространственно-временного континуума в текстах русской литературы XIX - начала XX века. Уникальные материалы и нетрадиционный способ исследования делают эту книгу необходимой для студентов, научной элиты и мыслящей части общества.

5. Трельч Э. Историзм и его проблемы. - М., Юрист, 1995. Ра-

бота известного немецкого философа будет интересна всем интересующимся философией истории и неокантианством. В книге разбираются основные вопросы исторического познания, роль личности в истории, отношения человека и общества.

A. ТРИФОНОВ

Чтиво

То, что позади нее.

А вы можете поднять левую

руку и поклясться, ч я, что у вас в жизни не было НИЧЕГО КРОМЕ ХОРОШЕГО? Я тоже… Хотя … кто же это сказал?… хорошего понемножку…

Она - - женщина с шармом, точнее, с изюминкой, как кокетливо грассируют парижане. Она - графиня… Как? Вы ее еще не узнали?! Что ж, разрешите представить: графиня Елена Щапова де Карли, Не так давно в американском пресс-центре, что в Хлебном переулке, прошла презентация ее книги «Ничего кроме хорошего». Поздравления, пожелания, милые «спасибо» и «мерси» в ответ окончились фуршетом, на котором присутствовали друзья, просто знакомые, журналисты. Среди них был Игорь Дудинский, известный писатель, художник, «друг детства Игорек»:

- Эта книга о ней, - посвящает он меня в тайну.- Не о той, что, вот, перед нами, как у Камю, «перед лицом мира», а о той, которая позади нее… Книга сюрреалистическая. Многие поспешили предположить: письменный пересказ шедевров Сальвадора Дали. Пятна глаз, штрихи губ, шорох красивых, очень красивых

признаний в любви…

В книге «Ничего кроме хорошего» много любви, но это не сентиментальная история о человеческих чувствах. Любое движение между напечатанных

Рисунок Алексея ИОРША

строк вызывает бурю эмоций. Книга, по-моему, все-таки биографична. Даже несмотря на то, что на титульном листе имеется сноска следующего содержания: «Автор просит читателя иметь в виду, что все действующие лица являются вымышленными». Но если это и так, то Париж, в котором сама Елена Щапова жила с мужем несколько лет, явно не придуманный штрих, а биографическая точность.

Я же, будучи в том нежном, по Толстому, возрасте, когда хочется этого, этого и, конечно, вон того, уверяю вас, что книга вам обязательно понравится.

А особенно она понравится тому, кто «как упрямый ребе-

нок, не хочет отзываться ни на какое имя, кроме как любовь…» (Елена Щапова. «Ничего кроме хорошего», 1995)

H. АРЕДОВА

В нашем мыле-то не гнило, в этом - скинула вчера! Говорили мне в сельмаге: ты не каждой верь бумаге, ну и что, что экстра-класс, всякий грамотный у нас, каждый может на латыни нацарапать ерунду, скоро мыло нам подкинут! Я сказала: не приду! Взвесь-ка, Валька, два мешка импортного порошка! Как тащила я его хохотало все село, а теперь сама я вижу, как назло, не повезло! И колодец наш усох… Видно, правду видит бог… Я пойду поставлю свечку, чтобы с дождиком помог. Пусть он видит наверху все, как есть, как на духу!

С черным ватником под мышкой ходит местный старожил: - Сорок лет без передышки ты мне каждый день служил! Начинали мы в котельной, жгли то уголь, то дрова… Первый раз идем отдельно… Развела с дружком жара! Что ж ты, небо вечное, такое бессердечное! Что же нет в твоем глазу и намека на слезу?!

…Тихо-тихо, тише снега с неба ветер прилетел, по травинкам и тропинкам шепотом прошелестел.

По листочкам и кусточкам, выше окон, выше крыш, и заохал, и заухал, и нарушил эту тишь.

Волны, ветряные волны посреди небесных вод завертели подневольный свой воздушный хоровод.

Все быстрей, быстрей и круче воля яростных витков, появились тучи, тучи, тучи после облаков. Темнота чугунным рылом навалилась на закат, и исчезло все, что было, пять минут тому назад.

Только чиркнув по наждачке фиолетовых небес, тщится молния-чудачка угадать свой интерес.

На невидимой качеле восседает старый гром, и, качаясь еле-еле, вспоминает о былом.

Безмятежно и влюбленно, будто богова слеза, первой капелькой соленой начинается гроза.

И, свободные от плена, после яростной жары - дышит крыша, стонут стены, и ликуют комары!

НА БАЛУ Опять за балом бал и все дела… Тогда не то…

Как Керн была мила!… А нынче женщин будто вовсе нет. Одна жена.

А с нею столько бед. Хранить от бедности,

от зависти, страстей, болезней и тревоги за детей…

Александр ТЕРЕХОВ

Не приснилось. Вставать мыться, уличный радиоголос хрипел: "Раз. Раз… Раз-два-три - проверка», - - шторы позванивали колечками - ветер; вспомнить приятное: обед, баб, футбол по телевизору - вставать. Я сдвинул шторы с пути сквозняка. Зацепились. Дернул сильней - на руку шмякнулась крыса! - Паскуда! -- Ослепнув, я всплеснул рукой, стряхивая цепкую тяжесть, скакнула за кровать, чиркнув хвостом по плечу, я слетел на пол, сдернул одеяло, пинал кровать. - - Что за мразь?! - Да ты что? - вбежал Старый. Витя частил за его спиной: - Она ручная! Это я принес, из Дворца пионеров, Самец, Ганди, Ганди-Ганди… - Он пополз под кровать. - Убери ее на хрен отсюдова! Больше места не нашел, придурок, баран. Погань! -- Да что с тобой? Остудился в ванной, смирив сердце: вот паскуды, что за люди - я не

знаю… - Девка: откушайте нашего хлеба-соли. Протянула - сама не разгиОни ждали обедать на балконе, заткнувшись, только вошел. Без невебайся, пусть смотрит за пазухи! Глаз не спускай. Улыбнется - подмигни. сты. Окрошка, крупно резанная картошка пожаренная. Курятина, помиПравым глазом. Один раз. Он откусил, жует. Хлеб передал цыгану. Девдоры, небольшие огурцы, головастый лук, вишневый компот и булки кака, не разгибаясь, с пазух достает подарок. Слова: лада моя, я всю ночь кие-то. Я порыскал взором: сидела, тебя ожидала - ширинку вышивала. Ширинку?! Так? Что? СвиЧего ж ты своего Ганди в банку загнал? Пусть бегает. ридов! Полегчали. Витя извинялся: - Так точно, товарищ полковник. Так в книге. Ширинка - подарочный … Я - чтоб веселей. Интересно понаблюдать. Я же теперь столько платок. знаю благодаря вам. -- В кни-иге? Свиридов, хорошо летаешь. Скоро сядешь! В книге. Он Тираж в пять тысяч заставляЯ доложился за ночь. Булки оказались с рыбой. В окрошку бы льда. их читает? Ширинку всю ночь зашивала - что он, твою мать, подумает? ет горько усмехнуться: хороДа-а. Вот скажите: вы говорили -- доминирующий, подавленный, - Что мы к нему, извините за выражение, нескромную женщину налаживашие книги редко расходятся проговорил жевавший уже без радости Ларионов. - Подавленный, это тем? Кто от музея? миллионами экземпляров. А что ж? От природы так? - Я, товарищ полковник, - аукнулись из толпы: -- Вместо ширинки ведь книга и вправду хорошая. Старый признался: можно - утирка. Утирка. В конце концов, разве может - Общественная жизнь грызунов изучена недостаточно. Но предоИ то. Девка! женщина написать что-нибудь определенности нет. Я на полигоне устранял из семьи доминанта. И его - Лада моя, я всю ночь сидела, тебя ожидала - утирку вышивала. - сменял не всегда субдоминант. Иногда -- подавленный. Так что расслоДевка словно обжигалась словами, прогладила языком влажный рот и некрасивое? ение случайно. Судьба. Однажды крыса делает шаг обычный, а он вдруг погрузила руку в тесные пазухи, прогнувшись вперед. На мой взгляд, найдутся еще вызывает исключительные последствия. И ее подавляет. Например, идет Полковник чвакнул, проведя по глазам рукой, выдохнул: критики с утонченным понимачеловек по мосту, делает шаг, и мост от старости разрушается. Хотя шаг - Молодца, молодца… Дай бог всем. Девка убегает, подол приподнинием приличия, которые, не обыкновенный. Ты не согласен? мается, видно белье… Цвет не указан, а надо. Свиридов, проверь, чтоб колеблясь, поставят в виде - Нет. Ему самому кажется, что мост провалился. на утирке-ширинке вышили телефон, имя-отчество. Так… Казаки. Пошли апострофов над названием - Вздор! Короче, предопределенности нет. В открытых биотопах* казаки! книги несколько звездочек, свободней - соблюдается примерное равенство. Высокоранговое полоС бульвара тронулись и обогнули с гиканьем толпу два милиционера что, как известно, означает, жение, подавленность возникает в скученности. Мало земли. на саврасых лошадках. «детям до восемнадцати…» -- Выбегает девушка кормящая. Где кормящая? - Тут! -- В белых тапочках выскочила гимнастка лет двенадцати с острыми локотками и прогнула колесиком грудь.

Ученый и архитектор отправились закладывать кульки с отравленной приманкой на разобранный край подвески. Я доедал булку. Витя убирал тарелки и образовывался: А крысиный король? Это доминирующий самец?

-- Не, это сросшиеся хвостами крысы, клубок. Самое большее чено двадцать семь. - Как же они срастаются?

- В гнезде. Новорожденные сплетаются хвостами. Хвосты хрящевидные, легко поранить. Гной, кровь, грязь. Чесотка. И ся. Я сам не видал. Только американцы смогли один раз на полигоне наблюдать, но у них в сцепке что-то разновозрастные крысы оказались. Так что черт его знает. Король дохнет в норе. Мы падали собираем на поверхности - не видели.

- А он что ест?

- Стая кормит. Крыса вообще не делает запасов. Прижмет, жрут отцов, экскременты, детей. А короля кормят. Оттого и басни, будто в середине клубка сидит большая крысюга -- король, а вокругего колесница. На самом деле срослись хвостами в грязи. Тянутся кто куда, а - ни с места. А соседи кормят. Так поводишься с нами и засосет. В Москву поедешь. Кремль посмотришь.

Ганди начинал с хрящей подгрызать куриные кости - привык. «Ты - - хорошо, и она ласкается. Ты нахмурился - она оскалилась», - - учил меня кандидат наук Точилин, высекший пасюков в Кстово, Горьковской области, пересиливший славу волгоградского уничтожения шестидесятых годов. Жив ли еще?

- И нет другого крысиного короля?

- Еще бы, твои земляки! Корпорация! Посулили очистить район за ночь, А ваши князья слюни распустили, У меня пока времени нет, я еще прищучу ваших придурков.

- Вы думаете, они не смогут? Невозможно? - Разные вещи. Конечно, врут. А насчет невозможного -

почему? В убийстве крыс важнее всего не время. Меня ваше время не касается. Размах истребления зависит только от смелости углубиться в живое. Есть такая формула, вывели наши классики Дэвис и Христиан: уничтожение достигается снижением возможностей окружающей среды. Это значит: вот Светлояр, бывший Ягода. Хочешь положить городских крыс? Снижай возможности города. Можно отравить одного. Можно всю парцеллу. Можно мерус 2**. Или замахнуться «под ноль». Зависит только от смелости. На сколько хватит руки? Витя остановился и уточнил:

- То есть убить?

Углубиться в живое. Это серьезнее. Надо понять, что город вот все. И прошлое, и ты тоже. Закапываешь и себя. Уверен, придурков слабый замах. Пойду гулять.

Он упрямился. -- Есть какой-то другой крысиный король. Ага. Деревня! Поселок городского типа.

К воротам пятился по свежему асфальту каток, чадила печь смоляная. Работяги оперлись на грабарки, заметив меня, сховали бутылку за столб фонарный. Вкруг площади со скуки сдыхало оцепление в парадных ремнях, научая овчарок ложиться-вставать, я сунулся наискось площади, имея в виду бульварную тень, ведущую к банку.

Средь площади на деревянном ящике виднелся чин в фуражке и дул на пробу в мегафон, под ним табунилась толпа. К ней на соединение отрешенно брел осанистый священник в черной шапке ведром и круглой блямбой на цепи под седой бородой. Почтительно отдалясь, семенили следом румяные служки в накидках золото-голубых -- несли икону, кадило, крест, хоругвь.

- Готовность один! - через мегафон. -- Затуши сигарету! Кто там на пол плюет? Свиридов, гости - - кто гости? - Товарищ лейтенант, това… - подкатился смахивающий на борца легкой категории круглый прапорщик с потными бровями. - Семь секунд. Я прошу. -- Подтащил, ухватив влажной ладонью запястье. -- Вот

гость, товарищ полковник, Размер похож. Гарнизонный командир Гонтарь осмотрел меня с ящика.

- Так сойдет. Для сельской местности. - Разгладил бумагу, взлезший на ящик капитан держал обеими руками мегафон у его рта. - Готовность ноль. Товарищи, сводная репетиция. Напоминаю -- неразглашение, ответственность. Задача: закрепить кто за кем. Довести общий вид. Ну шо, на исходные. Прогоним и шабаш. Свиридов, кто гость-два? Народ пошевелился, став рядами, У подножия ящика очистилась надпись мелом «Ковровая дорожка».

- Попрошу, - прапорщик толкнул меня к ящику. - Вы пока в машине. Кого еще. Товарищ полковник, я и буду гость-два! Я и буду. - Прошмыгнул и утер с бровей капли. -- Смир-на. Слушай. Двенадцатое сентября. Полдень. Солнце позолотило… Так, всего не считаю, так, вот: Президент и Генеральный организа-

ции наций… из машины - прибыли! Прапорщик провел меня вперед на два шага и установил: тут.

- Наш слева. То справа. Кто там крутит башку? Потом не у кого будет спрашивать! Запоминайте: кто где. Подсказка: тот араб. В общем, цыган. Оркестр! -- Гонтарь махнул фуражкой -- на бульваре бухнули в барабан. - Благословение, благословение -- чего ждем?! Музыка не кончилась - уже пошли, не дать оглядеться.

Прапорщик отодвинулся и скорчил постную рожу. Надвигался священ-

ник, завернувшийся еще в подобие плащ-палатки - золотое, шитье жемчугом полотно, жарко облепленное цветами голубыми и алыми в шесть лепестков, драгоценные отблески кололи лица смиренных прислужников, - священник кадил на толпу, басовито напевал, посматривая на меня, народ кланялся, широко крестясь. Я встал поровнее и так же кивал. Прапорщик чванливо подбоченился с видом: не разумею.

* Биотоп (от «био» и греч. topos - место) -- участок водоема или суши с однотипными условиями рельефа, климата и др. ** Мерус - группа крыс более высокого порядка, в пределах которой особи из разных парцелл контактируют значительно чаще, чем с представителями других марусов. Вопрос о существовании меруса нуждается в дополни-

тельных исследованиях.

отме-

нежные, срастают-

-- это у ваших

- Благословение. Поцелуй руки, - вполголоса подсказывал Гонтарь. Священник отдал кадило служке, взял мою руку и почтительно поце-

ловал. - Кравчук! этак-так-перетак! - сорвался полковник. - Куда суешься козлиной бородой?! Кто епископ? Ты ж епископ! Ты благословляешь. А он -- целует. Он -- руки лодочкой, морду опустил. Тына его лапы

свою. Он поцеловал, ты маковку перекрестил. Не дергай ты бороду!

Жарко? Свиридов, сегодня-то можно без бороды. - А если он не хочет целовать? - зло поинтересовался епископ. - Хочет! Руку бритую, надушенную. Ему ж тоже подскажут. Замнется - перекрести рожу его и - - к стороне. Дальше. К-куда?! А гость-два? Цыгана осеняй, сто чертей твою мать совсем, крестом - и ушел. Девка

хлеб!

Взыграли рожки, гусли, сопелки, ядреная девка с лицом красным, какое бывает только у милиционеров, весело подбежала с пустым чеканным подносом.

Гонтарь смахнул с губ мегафон и просипел:

- Свиридов, Здоровей нет? - Кандидат в мастера, - развел руками уязвленный прапорщик. -

Чемпионка области. - Чем она будем кормить? Президент станет ждать, пока у ей сосцы вырастут? Написано ж: девушка кормящая… А, извини, туткормящая голубей! Давай: покормила, сальто, мостик, колесо, взлетает тысяча го-

Рисунок Алексея ИОРША

-6 июня - День рождения А. С. Пушкина

Упрочить имя, положение свое. Хранить царя… О Боже!… От нее?… Тогда… Смешно!… Как Керн была мила!… И несть числа!… Но молодость ушла…

ДОМА

Едва войду… «Убарыни барон…» «Негодный! От чего не выгнать вон?" Предлога нет. Он сам себе предлог. A Натали? Ее рассудит Бог. И, верно, сам я будто виноват, И все грехи мои Меня казнят… Жуковский… Тетушки… Блестящий сей балбес… Зачем я им?!. Исчезну!… И исчез…

эпилог

Все предали Его… Теперь уж поздно, и невозможно Объясниться с ним…

«Крысобой»

(фрагменты из романа)

Понедельник, 5 июня 1995 года

Что думал Ты, когда, гневясь безбожно, Лишь с Богом разговаривал одним?…

Испив всю чашу

жизни хлопотливой Бог с нею, с честью, Дань ей - кровь моя, - Он умирал как будто бы счастливый Для истины другого Бытия… Светлана РУДАКОВА Рисунки Павла БУНИНА

лубей - возраст города. С памятника «Исток Дона» падает покров, струя

воды возносит над площадью Илью Муромца со знаменами России и Объединенных Наций. Оркестр. Ликующие горожане оттесняют охрану, к гостю-один - не путать с черным - прорывается женщина со слепцом. Марш!

Толпа навалилась, над качнувшимися плечами образовавших цепь охранников, женщина с изнуренным лицом подняла мальчика в синей майке, рыдающе заголосив:

- Коснись, избавитель! Прости маловерие мое, молю…

Малыш мучительно смотрел вверх, словно в переносицу

ему упира-

лась невидимая рука, и так колотил ногами, что слетели сандали. - Ну. Задавят же бабу, - процедил Свиридов. Я ошарашенно тронул малиновый лоб малыша - он трепыхнул головой и зычно гаркнул:

- Визу! Мамочка, я визу глазками! Солнце, травку, нас любимый город! Кто этот дядя? - Спаситель твой, - захлебывалась, прижимая его и гладя, мать. -

Сама не верю еще, молить будем за него… - Ее оттесняют, - -- медленно читал Гонтарь. -- Жми к себе шибче, чтоб не фотографировали. Главный врач города удостоверяет. Случай исцеления. «Скорая помощь» увозит. На углу Садовой и Первостроителя Мокроусова лилипута высаживаете, ребенка всаживаете и -- на квартиру:

ждать журналистов. Из народа выпадает старуха. Лариса Юрьевна, прошу вас, выпадайте.

Под руки охраны подлезла напудренная тетя в бархатном пиджаке и серебристо-шелковых штанах. Постелила у моих ног газету и тяжело опустилась на нее коленями, опираясь на руки раболепно нагнувшегося Свиридова. Подняла толстую руку в перстнях и браслетах мне под нос.

-Гость пытается ее поднять.

- Ай, не трожь, я тебя старше -- ты должен меня слушать, -- слабо улыбнулась тетка и поправила воображаемый платок. -- Уж не чаяла вдосталь зреть ангельский лик -- теперь и помирать можно. Расскажу в деревне - не поверят, задразнят балаболкой. Я одно, слышь ты, скажу: ты - надежа, украшай землю нашу, не зырь на блудяшек, не приставай к кабакам, уйми самовластье, утирай слезы народа. Не забывай, ты - русский, помни, откуда есть. Обойдешь землю - она не простит. Не гордись пусто, не стыдись каяться, не ищи чужой шкуры, не чурайся своей, ждали тебя долгонько. -- Тетка захлюпала, закачала высоким шиньоном, прихваченным сеточкой, и протянула мне почтовый конверт, насыпанный песком. - Ладанку тебе, родной земли сгорнула с курганов Крюковского леса, не гребуй - - спасет тебя в черный час ночной. - Старуху уносят, - - подхватил Гонтарь. -- Слезно, Лариса Юрьевна, если быстрей только… Гость вдыхает землю, доносится песня «О, Рус-

ская земля, уже за холмами, еси…». Какая-то «еси». Буква пропущена. Месси? Месси? - Соси? - предложил капитан, держащий мегафон.

- Пять суток ареста с содержанием на гауптвахте. Нюхай землю. Как ты нюхаешь? Тебе не дерьмо на лопате поднесли. Вот так, вот так родную землю! -- Полковник спрыгнул с ящика, взял у меня конверт и сунулся в него всем носом. Вдохнул глубоко, блаженно прижмурясь, крякнул и неожиданно выпалил: - Свиридов, откуда брали?! - Вы ж велели… Песочку, - зашелестел испуганный Свиридов. - Я из песочницы со двора… Дайте понюхать.

- Бегом! Переписать собаководов, просеять песок, обнаружить, кто

поганил, и - на ветстанцию: усыпить падлятину такую! Исполнять. Всем: через три дня в костюмах и полном составе. Слова знать. Первая рота напра! Вторая нале! Во! Бе-гом! По команде «бегом» руки сгибаются в локте на угол девяносто градусов, корпус подается вперед с переносом центра тяжести на правую ногу, Марш! Прапорщик Свиридов борзо засеменил по делам, то поднося землю

к носу, то отстраняя на вытянутую руку. Я наконец опомнился. Все протекло так складно, что ни смеяться не поспевал, ни думать - дух захватывало.

Роман выйдет в издательстве «Совершенно секретно»