1992 приложение Советский спорт плюс 8 №12

Он бушевал и дальше и все так же кричал Кларку:

- Что, Генри, врезали твоему Формену? Да он вообще ни черта не может. Ему только со шпаной драться. Ладно, Генри, я никакой не боксер, я перед тобой ничто, только признай честно - Мохаммед выпорол твоего Джорджа, как надо.

Да, только не выпорол. Пока не выпорол. Прошло еще два раунда. Два самых скучных раунда этого боя. К рассвету становилось все жарче. Теперь воздух с каждой минутой будет делаться все влажные - тропики. Сидя в своем углу, Али тяжело дышал, точно испытывал боль. Почки? Ребра? Данди что-то нашептывал ему, Али не соглашался и тряс головой. В отличие от Формена выражение его лица не притупилось. Глаза оставались все такими же живыми, прямо, как у белки. Гонг возвестил начало восьмого раунда.

Двигаясь медленно, обдуманно, в последний раз отступая, Али наносил тщательно подготовленные удары, отделяя их четкими интервалами и долго прицеливаясь - шесть добротных ударов с обеих рук. Как будто ударов у него в запасе оставалось не так много, и каждый должен был выполнить строго определенную задачу. Так пересчитывает пули, прежде чем стрелять, отрезанный от своих солдат.

Форме теперь переступал по рингу неуклюже, словно лошадь на дороге, заваленной камнями. Он опять - должно быть, в сотый раз - пропустил тяжелый удар и ответил левым боковым такой силы, что сам он, как подброшенный катапультой, чуть не вылетел за канаты. На секунду неприкрытыми оказались его спина и шея, и Али занес руку, но удержал свой удар, точно показывая всем, что не собирается портить бой приемами, напоминающими форменовские запрещенные удары в затылок, как было с Нортоном, Романом, Фрезером.

Отброшенный канатами, Фор мен погнался за Али, будто ловил убегающую кошку. Последняя его атака вдохнула в Формена новую веру в себя, дав почувствовать, что к нему начала возвращаться сила, Пусть удары его шли мимо - сами удары были по-прежнему сокрушительный. Может, он снова становится тем чудом силы, которым Формен сам себя сделал. Канаты опять заходили ходуном, напомнив о великой битве, разыгравшейся в пятом раунде. И опять Али дразнил соперника, и шел между ними и Форменном молчаливый диалог. «Давай, - говорил Али, или зря говорят, что у тебя есть удар? Да ты просто слабак. Ты же выдохся". А атаки Форме на глохли, и свист его дыхания был слышнее, чем свист воздуха, рассекаемого перчатками. "Уходи от ближнего! - снова и снова кричали Али из угла. - Вмажь

(Окончание.

Начало в №№ 4-11).

«СОВЕТСКИЙ СПОРТ»

ВЕЧНЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР

НОРМАН МЕЙКЕР

ему! Кончай!». Запас сил сбереженных Форменном на этот раунд, иссяк. Он терся об Али, точнс ребёнок ростом под два метра, и руки, отказываясь подчиняться, безвольно помахивали.

Али пошел в атаку, когда до конца раунда оставалось двадцать секунд. Впервые за весь

бой прижатым к краю ринга оказался Формен. Али провел сеКак ты, ничего? рию столь же стремительную, - Ага, - откликнулся Форкак в первом раунде, только уда- меня. ры были тяжелее и решительнее Успокойся, теперь это истотри мощных правых, потрясрия. ших Форме на, потом левый, и в -- Ага. этот миг лицо Формена сказало, что он догадывается, какая подГлавное, ты жив-здоров, - кралась к нему опасность, и по- сказал Сэдлер. - А остальное нимает, что надо прибегнуть к приложится. крайним средствам, чтобы спастись. Противник атаковал, и за противником не было канатов. Все сместилось, рухнули первоосновы, на которых держался его мир! Он, он сам оказался на канатах! И здесь словно крупный заряд разорвался в сознании Формена, словно ударила ракета величиной ровно с боксерскую перчатку - лучший удар за весь этот вечер, удар, к которому Али готовился все свои долгие годы на ринге. Руки Формена повисли по бокам, как уче-

ловека, выпрыгнувшего с парашютом; не в силах распрямиться, он на шатающихся ногах попробовал добраться к центру ринга. Глаза его были прикованы к Али, и в них не было гнева, как будто во всем мире не нашлось бы для Формена приятеля лучше, и именно этот приятель придет к нему проститься в его смертный час. Голова Джорджа Формена отказывалась служить, все плыло у него перед глазами. Попрежнему словно бы выражая всей своей немыслимой позой почтительность, заставившую его низко поклониться, по-прежнему не отрывая глаз от Мохаммеда Али, он начал заваливаться, кренясь и падая, а ведь ему так этого не хотелось. Душа его рвалась вверх, как магнитом, притягиваемая высокой целью - быть чемпионом, но тело жаждало земли. Он падал, похожий на старика дворецкого, которому только что сообщили трагическую весть, падал долгие две секунды, когда все для него расчленялась, падал, разваливаясь, этот Чемпион, а Али кружил почти вплотную к нему, готовый нанести еще один удар, да только в этом не было необходимости - таким интимным было это приземление, не требовавшее эскорта.

Рефери отвел Али в угол. Он стоял, погруженный в какие-то мысли. Сделал несколько быстрых движений ногами, точно бы извиняюсь, что так и не потанцевал. И смотрел, как пытается Формен подняться.

Словно пьяница, безуспешно пытающийся встать с постели и пойти на работу, Формен перевернулся на полу и стал медленно, мучительно медленно приподнимать всю железную тяжесть могучего туловища, которым наделил его Бог, и счета он, может быть, и не слышал, - под-

нялся на ноги спустя какую-то долю секунды после возгласа «десять», но воли к сопротивлению у него больше не было, и когда Зак Клейтон, положив ему руку на плечо, повел Формена в угол, послушно пошел. Там его ждал Сэдлер, его тренер. После стало известно, о чем они говорили:

Для репортеров бой только начинался. Надо было пробиться в раздевалку Али. Норман считал это делом чести, Как он пробился, впоследствии не мог бы сказать и он сам, помнил только, что к этому какое-то отношение имела долгая ругань и толкотня среди солдат, охранявших дверь. Кто хотел продвигаться к цели, должен был энергично работать всем корпусом, но при этом не забывать, что вполне могут заехать прикладом по ребрам. Последним великолепным усилием Норман погрузил свою ногу в нечто чуть ниже спины какого-то толстяка, которого прежде никогда не видел… к изумлению своему, он оказался в раздевалке единственным ре-

портером.

Разумеется, свой отчет он будет писать несколько месяцев, и пройдет еще полгода, прежде чем его напечатают, так что Норману незачем было спешить к телефону в ближайшие десять минут. И если бы кто-то и ждал за океаном его звонка, сидя y себя в редакции, Норман не мог бы действовать иначе. Он пришел не расспрашивать Али, а выразить свое восхищение. В конце концов, не так уж часто бывали в его жизни минуты, когда полностью исчезало чувство иро-

нии.

Али сидел на массажном сто-

ле, уронив руки на колени, и был похож на счастливого, усталого хозяина после удавшейся вечеринки, Лицо его осталось чистым - только небольшой лиловый подтек на скуле. Может быть, никогда еще он не был так красив. У него был взгляд ребенка. «Стащил банку джема, словно говорили его глаза. Вкусный». В этих глазах поблескивал огонь, как было перед боем. Честное слово, Али был прекрасен, как замок, когда зажгут лампы во всех помещениях.

Ты все сделал так, как обещал, - сказал Норман, не подыскивая более изысканных поздравлений.

- Угу. Хорошая была ночь. - Оба не упомянули о том, что Али так и не потанцевал, Должно быть, это и был его заготовленный сюрприз.

- Фантастика, - сказал Норман.Тебе понравится, когда увидишь на пленке.

Али вздохнул. И потом мягко проговорил:

- Ну, может, теперь признают, что я профессор бокса.

Уходя, Норман с сожалением подумал, что в раздевалку к Формену теперь не прорваться,досадный промах, ведь Джорджу было что сказать. Помогли ему другие репортеры, особенно Плимптон и Боб Оттем из «Спортс иллюстрейтед». Журналисты не скупятся на информацию, если нужно помочь товарищу, и становится легко выработать ужасные привычки - к примеру, передавать по телефону статью, сидя в своей ванне. Что говорил Формен, можно было уловить и по пересказу. Ну какая потеря, что Норман не смог сам почувствовать настроение экс-чемпиона, увидеть своими глазами, что это такое - ниспровергнутое величие. Каждая рана по-своему поучительна.

Та раздевалка, в которой он так ни разу и не побывал, была выкрашена по стенам в красный цвет. Формен сидел, закутанный в полотенца, расшитые золотом. Али однажды сказал: «Понимаешь, я должен побить этого парня. Я видел его раз в Солт-ЛейкСити. На нем был розовый костюм и оранжевые туфли на платформе с высокими каблуками. А у меня башмаки, как у всех. Вот посмотрел я на эти оранжевые туфли и сказал себе: «Выиг-

раю».

Да, красный цвет и золото - антураж павших королей. Формен лежал, обложенный пузырями со льдом. По словам Плимптона, первым делом он спросил Дика Сэдлера, правда ли, что был нокаут, а потом принялся считать от ста назад и назвал по именам двадцать человек из своего треста - хотел убедиться, что голова у него ясная.

- Я ничего не боялся, - сказал Джордж, - я был уверен, что контролирую бой. Когда люди выскочили на ринг, я удивился. - Все это спокойным, ровным голосом. - Я проиграл по счету. Но не нокаутом.

Процитируем Плимптона: «Медленно, как будто спотыкаясь, он читал по писаному, Форме повторил то, что обычно можно было услышать от него после очередной победы: «Никогда не бывает проигравших. Не надо называть того, кому сегодня повезло, победителем. Лучше похлопать обоим». Репортерам стало неловко. Они-то знали, что впервые за свою профессиональную карьеру Формену пришлось обратить эту щедрость к проигравшему на самого себя.

Потом он заговорил об Али:

- Этот замечательный американец, - сказал он. - Настоящий джентльмен. Прекрасный семьянин.

Оставалось только подсчитать, сколько за эти восемь раундов пропустил он ударов в голову».

Улицы, прилегающие к стадиону, наводнила толпа африканцев, праздновавших на рассвете победу Али. Словно бы до боя они не смели даже надеяться, что он выиграет. Да, есть люди, обретающие свое истинное историческое значение, только творя убийство, и есть другие - те его обретают в утро своей победы. В шесть часов утра сам воздух у стадиона пьянел от свободы, растекавшейся по бульварам и задворкам Киншасы. Пили, обнимались, поздравляя друг друга, пускались в пляс, далеко выбрасывая руки и ноги, как будто играли в баскетбол. Можно было лишь плыть по этому запруженному толпой шоссе, отдавшись общему движению. Звенел смех, люди перебрасывались словами, находят друг друга через море голов. При виде Нормана раздалось улюлюканье. Белый. Ну, значит, за Формена, Вот он вернулся, радостный дух революции нет, скажем осторожнее - дух перемены и на него одинаково откликнулись все: львы, и мудрецы, и насекомые. Влажный воздух рассвета был заполнен нголо

№ 12 март 1992 г.

живых и жаждой мертвых. Странное было утро. Под тяжелыми тучами пробилась, но не могла подняться заря. Свет был такой бледный, точно на землю пала солнечное затмение.

B «Интерконтинентале» все пили, утратив ощущение времени В баре и на внутреннем дворике шел праздник, звучали тосты, утро утопало в шампанском. Норман набрел на Джима Брауна и, не удержавшись, спросил:

- Ну, что скажешь? Не ты ли утверждал, что результат известен до боя?

Джим уныло улыбнулся, покачивая головой.

- Да, - сказал он, - впер-

вые в жизни я так просчитался. Один за другим стали появляться люди Формена. Может быть, настоящего человека можно отличить по тому, что, проиграв, он на все вопросы отвечает только одной точной фразой. Генри Кларк, посадивший на пари кучу денег, сказал просто: «Выиграл тот, кто лучше дрался». Дик Бродес был опечален, но тверд: «Это для него хороший урок». Дядя Форме на Хейуорд, пожилой, плотно сбитый человек с крупными связями и огромным животом, похожим не то на барабан, не то на котел, что придавало ему сходство с классическим типом белого политика с Юга, услышав, что, мол, зря Джорджа называют барахлом, сказал: «А как же его еще называть?».

Элмо бродил по вестибюлю, не произнося ни слова, Заговорить пришлось Норману:

- Джордж все сделал, что мог.

Элмо молча кивнул. Улыбнулся.

- Думаю об этом, - сказал

он. - Ойе.

А потом сезон дождей, запаздывавший на две недели и насыщенный бешенством многих африканских просторов и многих неведомых племен, наконец пришел в согласие с водами космоса и стенаниями Конго. Сезон дождей обрушился, и с ним обрушились на землю звезды африканского неба. Ливень разорвал этот растянувшийся луннозеленый рассвет, дождь висел серебряными простынями и одеялами, лился водопадами, реками, озерами, падавшими с неба, как лавина камней, и звук падения на землю был громче, чем треск охваченного пожаром леса. Он выплескивался ведрами, этот тропический ливень, проливавшийся из самого сердца Вселенной. Такого потопа Норман не видел тридцать лет, с той самой поры, когда солдатом сидел под дырявой палаткой на Филиппинах.

Позднее ему рассказали, во что превратился от ливня стадион. Вода залила сиденья и проходы между рядами, скатываясь по лестницам к узким дверям и вниз, затопляя футбольное поле, устремляясь под ринг и уносят как трофей объедки и мусор, оставшиеся от шестидесяти тысяч человек, которые сидели здесь ночью. Раздевалка Форме на превратилась в грязный бассейн, вода поднялась здесь на фут, и по ней плавали брошенные полотенца, которые, когда подсохло, подняли проникшие на стадион мальчишки. Под брезент, укрывавший ринг, набились корки от апельсинов и входные билеты. отсырели батареи и отказали генераторы. Непогода вывела из строя половину телексов, и спутник связи не мог больше передавать ни изображений, ни слов. Страшно подумать, что творилось бы, начнись ливень, пока еще шел бой.

Назавтра Али, смеясь, скажет, что это он удержал сезон дождей, заставив его повременить до утра.

* Автор «Боя» Норман Мейлер - участник второй мировой войны. (Прим. ред.).