№ 8 Второй выпуск, 17 января

Вторник, 17 января 1995 года

Версия

ПОЛЕ, ПОЛЕ…

«Мы, русские, друг друга едим, и тем сыты бываем» Средневековая мудрость

Глядя, с какой сладострастной поспешностью нынешние кремлевские горцы решили отбомбиться по горцам российским и какая кровавая каша вокруг этого заварилась, невольно разводишь руками и с горечью убеждаешься, что громадное число руководящих homo soveticus'ов, хоть и несколько перестроившихся и иначе называющихся, своих хищных повадок и плотоядных принципов менять не желает. Хлебом не корми, а дай вляпаться в какую-нибудь чрезвычайщину, погарцевать на танке и смахнуть с лица земли какой-нибудь мерзкий «антиконституционный» городишко. А уж, казалось бы, за годы перестройки раковая опухоль чрезвычайщины, глубоко поразившая Россию в двадцатом веке, была исследована вдоль и поперек…

«Гляньте-ка на Запад! -- призывали тогда наши наиболее продвинутые туземцы. - Ведь обходятся же там без ежедневных шашлыков из человечины и даже выглядят бодрее!», Соплеменники, взглянув на Запад и окинув мысленным взором пространства родимой истории, родимыми костьми же и усеянные, пригорюнились: «А что это мы, в самом-то деле, столько лет друг друга поедом едим? Сначала под предлогом борьбы за мировую революцию. Потом под предлогом борьбы с внутренней контрреволюцией. Потом под соусом битвы за Днепрогэс, Турксиб и поголовную коллективизацию. А там и вовсе учинили пир горой: левый-правый уклон, рыковызиновьевы, егоровы-тухачевские… Едва от супостата отбились -- снова за стол: предатели и агенты - на первое, пошляки-зощенки да блудницы-ахматовы - на второе, ну а врачиубийцы -- на десерт. Теперь уже под соусом полной и окончательной…»

В шестидесятые кухню проветрили и переоснастили. Забой ближнего своего усовершенствовали: резали ласково и преимущественно без ножа. Забирали у него девять десятых от заработанного, и он ещё счастлив был, что легко отделался. А уж за малогабаритную квартирку в блочном доме да шесть соток огорода и вовсе готов был распластаться в дежурном «одобрямсе»… Меню украшалось и вялотекущими шизофрениками, свихнувшимися на правах человека, и продажными диссидентскими шкурами, а также нежным филе братьев-славян, время от времени норовивших дернуть из соцлагеря в самоволку…

Все бы ничего, да только в восьмидесятых грянуло такое несварение, что кусок человечьей плоти поперек горла встал, а после афганских отбивных и вовсе кровью стошнило. Ну, кинулись лечиться. Сначала, а, как водится, к придворным эскулапам: тыр-пыр, отвары да клизмы, клизмы да отвары. Не полегчало, только время ушло. Собрали консилиум из спецов. Те взглянули, пощупали, головами покачали и выдали: «Рак-с…». И рецептик: то, се, a главное впредь никакого людоедства! Строжайшая диета. Ни своих, ни чужих. Повесить над замызганным кровью столом "Всеобщую декларацию прав человека" и повторять ежечасно: не убий. Тогда - хоть какой-то шанс…

Ужаснувшись столь бедственному состоянию великодержавного тела и гневно отметая я версию о его неоперабельности,р и, россияне решительно иссекли ГэКаЧеПешную опухоль и договорились об усиленной терапии свободным рынком и политическим вегетарианством. То есть согласились, что с оппонентами отныне можно спорить, торговать, ссориться-мириться, но вот жрать их за чересчур независимый вид - ни-ни…

ЗВЕЗДА ПАЕНИМЕАЬНОЛОкоторую СЧАСТЬЯ

Ты помнишь,

как все начиналось… «Машина времени»

Об августе девяносто первого наговорено и понаписано много. К нему даже как-то приклеился ярлык «исторической победы демократии в России», мало что по сути объясняющий. Лучше выразиться спокойней и точнее: принципиальное изменение условий общественного договора … . О природе общественного договора и силе, его вдохновляющей, можно спорить долго. Читайте «Бориса Годунова». Да только нельзя отрицать очевидного: что законы писаные есть лишь малая, «надводная» часть айсберга законов неписаных, которые выражают глобальное приятие или неприятие народом тех или иных фундаментальных истин и нравственных норм и в конце концов определяют «физиономию» существующей власти.

Так вот: прежний общественный договор между народом и властью, действовавший с октября семнадцатого и опиравшийся на искреннюю веру нашего, отдадим ему должное, забитого и малокультурного народа в то, что систематическое и хамское насилие e над жизнью есть наилучший способ ее обустройства, к августу девяносто первого свою силу утратил. Ибо был изжит десятилетиями нечеловеческого напряжения и каторжного труда, оплачен десятками миллионов загубленных душ.

Безоружные люди, вставшие в цепочки вокруг «Белого дома» и готовые

противостоять армаде танков и БТРов, введенной путчистами в Москву, тогда являли собой убедительнейшую материализацию выстраданного всем народом понимания, что «не в силе Бог, а в правде", и требования нового общественного договора с властью, в основании которого теперь лежал бы принцип последовательного ненасилия и приоритета интересов и прав личности над интересами обанкротившейся государственной машины. Они восстали не столько против конкретного скудоумного ГКЧП, подчиниться распоряжениям которого любой нормальный человек счел бы постыдным, сколько против чрезвычайщины и мордобоя как универсального способа лечения общественных язв, при котором ничего по сути не лечится, а болезнь загоняется вглубь и становится все более страшной. Они защищали новых лидеров, наиболее вдохновенно отстаивавших в своих политических выступлениях идеалы гражданского общества, свободного от бесконтрольной власти военщины

и тайной полиции… И ведь защитили, доказав всему све-

ту и самим себе, что царствованию бронированных динозавров в России приходит конец и что безнаказанно скармливать им живых людей больше не дадут! Но главным, в полном смысле

слова историческим итогом тех дней

было все же, повторюсь, рождение нового общественного договора, отражавшего сделанный самим народом нравственный выбор, прямым следствием которого стали первые ельцинские указы об упразднении преступных структур КПСС и КГБ. Именно Президент России казался тогда единственным надежным гарантом выполнения всех принципиальных пунктов этого общественного договора. Именно ему был выдан казавшийся безграничным кредит народного доверия, потратить который он имел право только лишь на цели, прямо из этого договора вытекающие: решительное и последовательное реформирование экономики плюс демонтаж людоедского механизма власти и создание взамен демократически действующих законодательных, исполнительных и судебных структур, отвечающих потребностям реального, а не бутафорского народовластия. Под этот кредит была собрана команда людей вполне компетентных и главное, искренне желавших привести Россию к цивилизованному берегу без чрезвычайщины и кровопролития… Уж когокого, а гг. Гайдара и Федорова нельзя было упрекнуть в нежелание искать и находить компромиссы с любыми политическими оппонентами, не ставящими под сомнение демократический выбор страны в целом.

Насколько умело и по адресу использовал этот кредит г-н Ельцин - вот принципиальный вопрос, задать который каждого из нас вынуждает трагедия на Кавказе. Хотя промежуточные ответы на него жизнь давала уже неод-

нократно.

ПЕРВЫЕ ГАДОСТИ

Смело, товарищи, в ногу!… (Контрреволюционная песня)

Вспомним, к примеру, как постепенно « но «вымывались» из президентской обоймы фигуры, переводившие задачу реформирования общества из области плетения словес в область реального дела. Вспомним, какими странными комментариями сопровождались все эти отставки. С одной стороны, Президент вроде бы подтверждал неизменность курса на демократию, с другой - почему-то с легкостью жертвовал людьми, этот курс прокладывавшими.

Не будем закрывать глаза и на очевидное: трагический узел октября девяносто третьего завязывался не только в Белом доме и не одними лишь руками Хасбулатова с Руцким. Они лишь воспользовались моментом и попытались перехватить политическую инициативу, отданную Кремлем… А ведь задолго до того, как московские улицы впервые подмели свинцом, демократическое крыло общества, когда-то вознесшее Бориса Ельцина до вершин власти, едва ли не хором просило Президента зайти до объективного взгляда на ситуацию и наконец-то обнаружить, что про-и цесс реального и последовательного реформирования страны как-то странно угас, что масса нерешенных экономических проблем вот-вот станет критической и, обрушившись, неизбежно потащит за собой реставрацию большевизма… «Борис Николаевич, родной,умоляли его тогда, - сделайте хоть чтонибудь, ведь, ей Богу, быть беде!».

Но все эти призывы, помнится, так и остались гласом вопиющего в пустыне. Борис Николаевич упорно смотрел в другую сторону и был немало озабочен другой, куда более важной проблемой, а именно: как бы власти исполнительной, он так триумфально возглавил, «враз и навсегда» утереть нос строптивым законодателям. И вся страна, обалдев, следила тогда за перепалками между Кремлем и Белым домом, а после чесала в затылке, имея в виду еще совсем недавнюю присказку Президента о том, что «власти всякие нужны, власти всякие важны…». А времечко-то золотое уходило. И ушло.

Финал всероссийского шоу «Как Борис Николаевич поссорился с Русланом Имрановичем» был ужасен. Вспомните справедливости ради: Верховный Совет являлся законно избранным органом и не вечно был заряжен экстремизмом, саботажем и стервозностью. Вполне «зарядиться» он сумел лишь к концу сентября девяносто третьего, после изнурительных и бесплодных споров с Президентом и под давлением с мест, где пробуксовка реформ привела к массовому обнищанию и недовольству избирателей. Оставим оценку этого Верховного Совета Истории - пусть рассудит. Нам же важно понять главное: все ли сделала тогда другая сторона, чтобы избежать очередного крупнокалиберного мордобоя, чтобы договориться и уладить дело если не полюбовно, так хоть миром? И была ли в принципе заинтересована в том, чтобы о чем-то договариваться и что-то улаживать?

Признаемся теперь: нет, не была. Почему? Причин была масса - т - тайных и явных. Одна -- бесспорна: за потерянное время и дискредитацию реформ кто-то должен был ответить. В час, когда Президент России, облеченный безграничным доверием народа, вдруг г выступили с сердечным сокрушением заявил, что главным и единственным препятствием на пути реформ является реакционный Верховный Совет во главе с чеченцем Хасбулатовым - тот по логике вещей был просто обречен оправдать президентские авансы и, съехав в экстремизм, стать центром притяжения всякой шелупони вроде панфиловцев, . баркашовцев и заурядных уголовников. Осатаневшие толпы, вскоре вылившиеся на московские улицы с оружием в руках и бросившиеся громить мэрию и «Останкино», были куда как удобным и простым объяснением, почему не цветет демократия в России, и наилучшим фоном, выгодно оттенявшим мужественный профиль президента-реформатора, снова вынужденного, засучив рукава, вступить в смертельную схватку с тоталитарными сорняками…

Правда, второго "триумфа демократии», подобного августу девяносто первого, не случилось. Народ, расколотый и уставший от беспрерывных разборок двух ветвей власти и не получивший стабилизации жизни, Президентом обещанной, поначалу самоустранился и наблюдал за безобразием из окон, недоумевая лишь, почему это милиция дозволяет хулиганам бить витрины и шмалять в небо из автоматов.

s. Ни вдруг открывшаяся немощь родной милиции и ни город, оказавшийся на долгое время беззащитным, были тогда по-настоящему страшны. По-настоящему страшным было вот это равнодушие дезориентированного и разочарованного в своих надеждах народа, его холодное любопытство- кто

кого…

В те тревожные ночи у Президента России так и не нашлось нужных слов, чтобы, как в далеком уже победном августе, обратиться к народу напрямую и попросить о поддержке. Да, наверное, не нашлось и желания. Поскольку ведь тогда пришлось бы говорить искренне и не сваливать всю вину на других… Гораздо проще было обратиться к армии, ничего не объясняя и ни в чем не раскаиваясь. Приказ есть приказ. Режим есть режим. Но вот с армией-то как раз и вышла осечка! Памятуя о вселенском позоре, который навлек на ее погоны опереточный ГКЧП, и о данном в сердцах обещании, что «вооруженные силы теперь вне политики», армия заартачилась. «Это что ж такое, Борис Николаич: нам опять с танками в город лезть, а потом плюхи получать со всех сторон?!» … прямо вопрошали Президента генералы, не решаясь двинуть дивизии на Москву.

А пока они препирались, как и какими средствами спасать президентскую власть, угроза ликвидации институтов власти демократической, народом выстраданной и едва оперившейся, становилась все более зримой. Смести их были готовы не только в столице, но и, судя по поступавшим известиям, в ряде других городов и областей матушки-России. Единственным демократическим лидером, сумевшим в той ситуации отделить «мух от котлет» и решившимся напрямую обратиться за помощью к народу, стал Егор Тимурович. Он как-то сумел найти нужные слова и объяснить замороченным людям, что речь идёт не столько о защите лично Президента и его окружения, сколько о судьбе реформ, пока что фатально с институтом президентства

повязанной… После телевизионного об-

ЗАЛОЖНИКИ

ращения Гайдара казавшаяся пустынной и вымершей Москва преобразилась мгновенно. В человеческих волнах, хлынувших со всех сторон к Кремлю и зданию Моссовета на Тверской, была грозная и сосредоточенная сила.

Именно эта сила, брошенная на чашу весов в

ночь с третьего на четвертое октября, и решила исход дела. Грачевские танки и БТРы, появившиеся в Москве под утро и окружившие плотным кольцом мятежный Верховный Совет, стали лишь закреплением уже наступившего перелома. Утром четвертого октября единственным вопросом, который должен был бы по совести занимать Президента всея Руси, ответственного за жизнь каждого из своих сограждан, мог быть лишь вопрос о том, как вынудить защитников Белого дома сдать оружие без пальбы и кровопролиснятия.

Даже несведущему в военном деле человеку тогда было ясно, что лишенный всяких связей с внешним миром Верховный Совет и его сторонники долго в Белом доме не высидят. Собственно, от Бориса Николаевича, как Верховного главнокомандующего, требовалось только аккуратно держать блокаду, вести переговоры и спокойно ждать, пока депутаты не охолонятся и не придут с повинной головою, которую, но, меч не сечет…

Канонада и густой треск автоматных очередей, поплывшие над городом 4 октября, многих резанули по сердцу. Слова «штурм» и «ликвидация», зазвучавшие в теленовостях, вызывали непонимание и шок. А уж те злополучные танки, выползшие на мост и в упор расстрелявшие здание парламента, до сих пор стоят перед глазами… Деликатнейшая грань между необходимой самообороной, на которую имеет право государство, и грубым, своевольным превышением ее пределов, на которое не имеют право даже его высшие чиновники -- была очевидна и кроваво попрана. Октябрьские события девяносто третьего года обошлись России в полтораста человеческих жизней, причем большая их часть была погублена именно 4-го числа, во исполнение ничем не оправданного приказа Верховного главнокомандующего о штурме Белого дома и в связи с ним.

Что по сути значило: человек, пришедший в Кремль под знаменами демократии и нового общественного договора, при первом же серьезном испытании пренебрег им и явочным порядком приступил к его переписыванию на старый, номенклатурный лад.

помдросножила и бросил

«Не пей кровушку, братец:

козленочком станешь." Народная примета.

Когда дым и туча воронья над парламентом наконец рассеялись и демократическое сообщество получило возможность спокойно обмозговать происшедшее, большинство аналитиков дружно отметили, что политический климат в стране как-то разительно переменился. Одни, правда, считали эту перемену благой: теперь, мол, никто не сможет помешать Президенту двигать реформы и на всех парах мчаться к оздоровлению экономики. Другие выражали скепсис и советовали с прогнозами не спешить, понимая, что фактор пролитой крови, когда-то предрешивший судьбу коммунистических оппонентов Бориса Николаевича, теперь может фатально обернуться и против него самого…

Грянувшие в декабре выборы показали, что, как у нас водится, ближе к истине были скептики. Мечта народа о лидере, не запятнанное кровью, и о власти, не промышляющей с кистенем на дороге, разнесенная в клочья октябрьской трагедией - теперь бумерангом ударила по партиям, традиционно поддерживавшим Ельцина, Испытывая застарелое отвращение к коммунистам и памятуя о свежей кровушке, пущенной президентом-демократом, народ «прокатил» и тех, и других, «слив» свои избирательные бюллетени опереточной ЛДПР. Большей оплеухи всем нашим претендентам на власть, чем чёртушка Жириновский, восторженно скакавший со свитой по Дворцу съездов в ночь на тринадцатое декабря -- просто трудно было желать. Прямым результатом осенней

битвы с «сорняками» из реакционного

ВЕЧЕРНЯЯ МОСКВА

Верховного Совета стал еще более реакционный, по мнению демократических экспертов, состав Государственной Думы.

На этом сумрачном фоне едва ли не единственным светлым пятном была парадоксально единодушная поддержка избирателями новой Конституции России, Хотя, парадоксальной она могла показаться лишь поверхностному наблюдателю. При более серьезном взгляде становилось ясно, что политически активная часть населения, участвовавшая в выборах, всего лишь продемонстрировала свою принципиальность и последовательность. «Да!» было сказано не столько той части Основного Закона, где оговаривалось значительное расширение президентских полномочий, сколько его ядру, закреплявшему новый статус России как независимого демократического государства, безусловно соблюдающего международно признанные права человека. Именно эти статьи Конституции и стали, по сути, документальным закреплением важнейших принципов нового общественного договора о ненасилии, родившегося в дни бескровной революции девяносто первого года (три ее жертвы были, скорее, следствием несчастного стечения обстоятельств, чем неизбежностью).

Трактовать результаты декабрьских выборов в Госдуму и голосования по Конституции президент мог двояко, в зависимости от политических целей, которые он реально преследовал. С одной стороны, он мог с открыто обратиться к демократическому сообществу, переживашему тогда глубокий нокдаун, и честно признать: «Да, господа хорошие, как ни крути -- а это наше общее пораже-

как известние, причиной которого стали допущен-

ные нами, и мною прежде всего, нерешительность и непоследовательность в реформировании страны, приведшие к социально-политическому кризису октября, ответственность за трагическое разрешение которого в немалой степени лежит и на мне. Сознавая это, я, тем не менее, не считаю ситуацию безвыходной, поскольку теперь у нас есть новая Конституция, поддержанная народом и закрепившая его демократический выбор. Конституция также дает мне дополнительные права для более энергичного и последовательного разворачивания реформ и защиты их от скачков политической конъюнктуры. Так давайте забудем старые обиды и снова поработаем вместе, на наше общее демократическое дело!»

С другой стороны, он мог ни к кому не обращаться и рассудить совершенно иначе: «А почему, собственно, я должен лить слезы по демократам? С какой стати должен считать их поражение своим, в чем-то раскаиваться и брать ответственность на себя? Ну уж нет! Теперь они - сами по себе, а президент - сам по себе… Вон на плакатах, по всей Москве расклеенных, что написано? «Президент должен всегда побеждать!" Новая Конституция и есть моя личная победа, поскольку власть президентскую приуми дала такие права, которые мне прежде и не снились! А уж куда эту власть теперь повернуть - поглядим, покумекаем. Время я покажет…» Дальнейшая стремительная эволюция президента вправо, сопровождавшаяся радикальной перетряской правительства и президентского окружения, позволяет сделать вывод об истинном уроке, который Борис Николаевич извлек из ситуации вокруг 12 декабря.

Пойдя на фактический разрыв с пос-

ледовательно реформаторским крылом общества и в связи с этим теряя опору в лице демократически настроенного электората (опросы общественного мнения, проводившиеся ВЦИОМом в 1994 году, отражали неуклонное падение популярности фигуры президента среди избирателей), Ельцин не мог не понимать, что вопрос обретения новой социальной опоры президентской власти становится для него основным и жизненно важным вопросом. В этой межеумочной ситуации президент смог по-настоящему опереться лишь на одну единственную силу, повадки и технику манипулирования которой узнал в совершенстве еще в бытность свою секретарем ЦК КПСС … на силу аппарата, на вечно живую в России бесконтрольную мощь чиновничье-

бюрократической машины. «Кадры решают все!» - вот, собственно, и вся премудрость, которую необходимо было знать человеку, когда-то влезшему в ее обитый кожей салон. «Делай раз!»: подбирай себе окружение исключительно по принципу личной преданности. Умников просьба не беспокоиться. «Делай два!»: расставляй своих людей на ключевых постах в силовых структурах - госбезопасности, армии и МВД, а также в правительстве и парламенте. «Делай три!»: собрав эту силищу в кулак, время от времени демонстрируй его широкой публике, чтобы знала, кто тут хозяин. Хорошо спланированные наезды на политических и иных оппонентов, а также локальные ЧП и кро-

Каждая крупномасштабная бомбежка Грозного и его окрестностей сопровождается уверениями представителей исполнительной власти в том, что делается это исключительно ради установления в Чечне конституционной законности. Глядя на сотни обугленных и изувеченных трупов российских граждан и горы щебня, выросшие на месте городских кварталов, вдруг понимаешь, что речь идет о какой-то другой Конституции, нежели общепринятая. О Конституции тщательно засекреченной и известной лишь узкому кругу лиц, на нее ссылающихся. О той, где право гражданина на жизнь не только не является основополагающим конституционным правом, а отсутствует в принципе. Когда же это понимание приходит, то многое из того, что раньше выглядело каким-то сплошным сюрреалистическим кошмаром, вдруг обретает несокрушимую логику и железобетонный смысл. Бедный Сергей Адамович Ковалев! Он-то, простая душа, искренне надеялся, что Президент, лично приняв и выслушав его, ужаснется творящемуся в Чечне геноциду, немедля остановит военный маховик и «врежет» тем, кто его раскручивал… Ах, каким ледяным взглядом обдал

Борис Николаевич российского уполномоченного по правам человека, добившегося с ним встречи! Ей Богу, с Дудаевым бы вежливей обошелся… … А потом, выслушав горький ковалевский монолог об уничтожении целого города, вопиюще противоречащем всем статьям новой Конституции, вместе взятым, а также просьбу прекратить огонь и начать переговоры - молвил лишь: «Пока рано…» и аудиенцию закруглил. Те, кто видели короткий сюжет об этом в «Итогах» и слышали дальнейшие комментарии самого Сергея Адамовича, схватились за головы… Полно, господа, разве ж проймешь ссылками на э т у Конституцию человека, который, судя по всему, руководствуется каким-то совершенно иным Основным Законом, нам, простым смертным, недоступным? Законом, в инквизиторском преломлении которого вопль о тысячах загубленных жизней оказывается всего лишь «всхлипыванием» гнилого интеллигента, не осознающего великой целесообразности и патриотического значения происходящего…

Хотя, отчего ж недоступным? Очень даже доступным. . Стоит лишь освежить в памяти героические вехи борьбы советской номенклатуры за место под солнцем и ее излюбленные методы взятия собственного народа за горло. Ведь наша сов номенклатура, в отличие от классических чиновных пирамид капиталистического мира, никакого удержу и пределов в своих аппетитах не знала. Общий закон о неуклонном саморазрастании бюрократии независимо от объема выполняемых ею задач в советской действительности приобретал характер эпидемии. Не народ нанимал бюрократию для выполнения той или иной полезной работы, а бюрократия традиционно мобилизовывала народ для удовлетворения своих все возрастающих амбиций. Мобилизовывали в полном смысле слова, со всеми потрохами, сознательно нагнетая и поддерживая в обществе обстановку чрезвычайщины и страха, атмосферу, в которой права

ЧП КАК НОРМА ЖИЗНИ

в (заметки российского обывателя)

умные головы объясняют как осознанный выбор номенклатуры, якобы в одно прекрасное утро вдруг перепугавшейся и засовестившейся, что, мол, «так, братцы, жить b нельзя». Черта с два. Этот ее «благородный» порыв можно, пожалуй, оценить лишь как великое искушение номенклатуры, решившей на время крутануть роман с респектабельным Западом и прикинуть: а вдруг и в самом деле жизнь на рыночно-демократический лад будет слаще и вольготней? Прикинула. Для небольшой ее части и в самом деле стало несравнимо слаще и вольготней. Для других -- так себе. Для большинства же утраты далеко не компенсировались приобретениями. За десять лет импортный кайф как-то приелся, а демократическая диета казалась все более пресной. Ностальгические охи и ахи по поводу былинных времен, когда власти было море разливанное, гуляй - не хочу, стали слышаться все чаще. Пришло позднее прозрение, что «вся их гнилая барахолка» не стоит одной единственной «вертушки» с гербом, скромно стоящий на краю стола в служебном кабинете… Так вот: эпоха великого искушения

благополучно пройдена. Роман с ино-

с транцем ожидаемых дивидендов не принес. Пришла пора возвращаться на круги своя и потихоньку пробуждать в любимом теле слегка подзабытые железные инстинкты… Нет-лишь нет, что вы: прививка рынком и деи мократической фразеологией пошли нашей закаленной в боях менклатуре лишь на пользу -- она стала вдесятеро и изобретательней и изощренней в борьбе за власть, в сотни раз прагматичный. Она узнала реальную цену российской нефти, леса и прочих сокровищ из национальных кладовых, она почувствовала вкус к живым долларам и к возможностям, которые сулит обмен одного на другое. И она вовсе не собирается отменять рынок как таковой пусть себе дышит. Она хочет лишь скромно взять его на абордаж и впредь допускать на него только «в доску своих» ребят, истинных патриотов номенклатуры, а не каждого выскочку, кому вздумается заплатить госпошлину и открыть свое дело, Она хочет раз и навсегда разобраться с настоящими и будущими конкурентами, как своими, так и импортными, запугать и отбить у них охоту соваться со своим капиталом

на «чужую» территорию.

Реакция «замещения» в органах государственной власти людей, ориентированных на создание в России демократического общества и свободной рыночной экономики, на людей из номенклатурного лобби, спаянного интересами высшего бюрократического слоя ВПК, Госбезопасности, МВД и ряда других структур, стремительно нараставшая после октябрьских событий 1993 года, к декабрю 1994 года приобрела необратимый характер. Количество бурно перерасталов о в качество. Великое искушение номенклатуры на наших глазах трагически трансформируется в ее великий реванш. А величайшая ирония истории (да нет, не ирония - скорее ее оглушительный хохот) заключается в том, что «троянским конем» этого номенклатурного реванша оказался никто иной, как первый всенародно избранный президент демократической России Борис Николаевич Ельцин, Именно под его могущественной дланью интересы новой и старой номенклатуры гармонично соединились, сформировав из своих ставленников воистину «партию войны», железный кулак, за скорой демонстрацией бесчеловечной силы которого дело не стало.

- НЕ БЕДА…

«Добро пожаловать в ад!» Надпись при въезде в город Грозный.

Программа заваливания страны в «штопор» » чрезвычайщины, в условиях которой только и возможно безраздельное воцарение бюрократа, безусловно, существует, и существует давно. Ярчайшим примером тому был приснопамятный "черный вторник" 11 октября, доведший национальную валюту до предынфарктного состояния… .Бойня в Чечне положила начало реализации ее центрального, то есть военного, пункта.

Режим Дудаева выглядел идеальной мишенью для планируемой военной акции. Идеальной настолько, что закрадывается подозрение, будто российские спецслужбы намеренно растили его в течение трех лет и снабжали оружием, чтобы в урочный час подать к столу и крикнуть на всю Россию: «Вот он, наш главный враг, вот он, виновник всех наших бед и несчастий! Вот они, чеченские бандиты, грабящие вас и превратившие страну в единое мафиозное пространство! Ату их!» Расчет оказывался тем более безошибочным, что строился на реально охватившей об-

опускания во имя величия державы сообычного человека сводились лишь к щество «антикавказской» истерии. сдадут в стране необходимую атмосферу гарантированной пайке на завтрак, Легкая разминка, правда, была проведена в Москве, 2 декабря, когда

послушания и «общественного согласия на все». И к чему тогда строить государство, где по-человечески будут жить все, если уже сейчас можно построить оранжерейный рай "для своих"? Судя по чеченским событиям, стадии «Делай раз!» и «Делай два!» Россия благополучно прошляпила. Стадия «Делай три!» явно застает ее врасплох. Стадии «Делай четыре, пять и т.д.», при которых и сам рулевой, а за ним и вся страна превращаются сначала в заложников, а затем и в жертвы собственной военно-бюрократической машины - сле-

дуют автоматически.

МЧАТСЯ

тучи, выются тучи…

«Скажу честно - проспал!… А людей, которые должны были меня разбудить, моя охрана не пропустила. Я, конечно, во всем разберусь и кому следует - врежу…» Из интервью Президента России Ельцина после его невстречи с премьером Ирландии в сентябре 1994 года.

обед и ужин, а право государства на его жизнь оказывалось беспредельным. Ведь именно экономически и политически стабильная Россия, управляемая народом, всегда была, есть и будет наибольшей угрозой для нашей бюрократической касты, реально отнимающей у нее гарантированный кусок хлеба с икрой и миллионы дармовых слуг. Когда, к примеру, в середине двадцатых годов, в результате экономического подъема и общего роста народного благосостояния, вызванного нэпом, перспектива постепенного ослабления власти совноменклатуры стала очевидной, именно ее лидеры, опираясь на контролируемые ими силовые структуры, перевели политическую стрелку и направили российский промышленный локомотив в тупик, на путь самоедской, милитаристски ориентированной экономики, испепеливший потом силы не одного поколения.

Именно обстановка военного лагеря,

со всех сторон света обнесенного высоченным забором, и есть, как известно, излюбленная нашей родной бюрократией декорация, позволяющая ей с наибольшим эффектом вершить свои казарменный рэкет и беспредел и не нести при этом никакой ответственности. Попробуй-ка что-нибудь возрази против даже самых идиотских приказов, если страна перманентно пребывает в состоянии отпора проискам как внешних, так и внутренних врагов, а также ведет неустанные битвы за урожай, за выполнение очередной пятилетки и трезвость как норму жизни!

Феномен перестройки многие наши

некая до зубов вооруженная компания в масках и камуфляже демонстративно оцепила здание мэрии на Новом Арбате и с бандитским упоением расправилась с охранниками из финансовой группы «МОСТ», уложив их на снег и избивая ногами прямо на глазах у изумленных прохожих и подоспевших журналистов, Людьми, с беспредельной наглостью попиравшими закон и элементарные нормы человечности, оказались. спецназовцы из Службы безопасности Бориса Николаевича, возглавляемой генералом Коржаковым. Начальник московского ФСК Евгений Савостьянов, приславший своих людей к мэрии, чтобы узнать, в чем, собственно, дело, был уволен в тот же день… Припугнув для профилактики столицу, можно было с легкой душой браться и за Грозный. Нынешняя война в Чечне, длящаяся уже месяц и конца краю которой в ближайшие годы не предвидится, задумывалась и зачиналась нашим военно-промышленным лобби и его ставленниками именно и исключительно как затяжная и кровопролитная война, а уж вовсе не как кратковременная полицейская операция. Именно поэтому ни на какие серьезные переговоры с Дудаевым московская бюрократия не шла, а те попытки переговоров, которые предпринимались для успокоения общественности, торпедировались изначально ультимативным тоном российской стороны, явно не склонной к компромиссам. Вполне предсказуемо здесь себя вели и чеченцы: болезненно воспринимая любое ущемление их человеческого достоинства, идею раз-

говаривать «на коленях» они отвергали с порога.

Нужно отдать дань аналитикам нашей «партии войны»: их планы превратить чеченскую войну в детонатор общероссийского взрыва, в условиях которого вся страна неминуемо втянется чрезвычайщину и на долгие годы станет ее заложником - блестяще сбываются. Видимо, именно это и имел в виду Президент, отвечая на просьбу Сергея Адамовича Ковалева о прекращении боевых действий загадочным «Пока - рано…» Конечно, рано. Ведь еще не вполне достигнуты номенклатурные цели текущей военной кампании, по достижении которых главным министерством в России, безусловно, должно стать Министерство по чрезвычайным ситуациям. Судитека сами: разве можно останавливать войну, когда госбюджет еще не рухнул окончательно? Разве можно перестать бомбить Грозный, когда мы еще не вполне рассорились с Западом и он не отказал нам в кредитах? И, в конце концов, разве можно перестать убивать чеченцев и русских, пока товарищи Шумейко и Долголаптев из Совета Федерации еще не закончили проработку основ всероссийского Закона о чрезвычайном положении - безусловно, главного закона номенклатурного государства, где всем нам отныне предписывается жить? Черт побери: размахивать пальмовой веточкой в столь ответственный исторический момент было бы просто глупо… На классический, хотя и глуповатый

русский вопрос «Кто виноват?» мы ответить в полном смысле этого слова рискнули. Рискнем же и ответить на вопрос не менее классический и не менее глуповатый…Так что ж теперь, скажите на милость, делать простому российскому обывателю, жаждущему спокойной человеческой жизни уверенности в том, что ни его, ни его детей завтра не загребут на кано-кую-нибудь очередную державную авантюру и не заставят палить из автомата во вчерашнего соседа? У него, горемыки, есть, в сущности, лишь два варианта, выбрать из которых он пока что волен.

Вариант первый: сидеть дома и не делать ничего, изредка поглядывая на улицу из-за занавешенного окна. О, в этом случае его уже в ближайшее время ожидает богатейшее зрелище! Сначала ему предстоит любоваться, причем неоднократно, на колонны бронетехники, громыхающие то с севера на юг, то с юга на север, а порою - во все стороны света одновременно. Затем ему предстоит пережить глобальную кампанию по борьбе с организованной преступностью и наблюдать, как широкой косой будет выкашиваться не только юная криминальная поросль, верхом наслаждения считающая спустить в ресторане наворованные за день рубли, но и - ах, какой казус! - едва ли не весь народившийся слой вольного российского предпринимательства. Ну а затем, если он вздумает вслух попричитать и пожаловаться на беспредельный грабеж со стороны власть имущих - глядишь, и сам отправится на одну из ударных строек номенклатурного капитализма, и отнюдь не добровольно… И т.д.

Вариант второй представляется не столь зрелищным и требует неких энергичных телодвижений. Например, протестовать и наотрез не соглашаться с фактической заменой Конституции Законом о чрезвычайном положении, которая сейчас вовсю происходит. Требовать своевременных выборов президента и парламента и, конечно, соизволить принять в них участие. Но, главное, отдать свой голос осознанно и за кандидатов, выступающих против переписывания общественного договора о ненасилии, против сворачивания всех тех демократических институтов, которые были завоеваны народом в революцию девяносто первого года.

Единственный позитивный смысл чеченской трагедии заключается в том, что она стала своеобразным моментом истины для всех ныне действующих политиков. Она еще раз напомнила, что «средства - это цель в действии», и что не может благая цель достигаться убийством тысяч людей и массированными бомбовыми ударами, Она окончательно и открыто размежевала силы, не гнушающиеся в своем стремлении к власти ничем, с силами истинно демократическими, выступающими с позиций последовательного ненасилия и гражданского мира. Политические заявления всех парламентских фракций по Чечне - перед вами…

А пока что мы включаем телевизор и видим лица наших солдат и офицеров, ежедневно теряющих своих друзей и пылающих из-за этого праведным гневом. Видим лица чеченцев, тоже ежедневно теряющих своих родных и друзей и тоже пылающих праведным гневом. Видим скорбные лица родителей, встречающих гробы со своими единственными в мире и неповторимыми мальчиками, и не всегда понимаем, что имя им всем - заложник и. И, быть может, не хотим понять, что имя это сейчас выжжено на лбу у каждого российского гражданина от «Москвы до самых до окраин», взрослого и малолетки.

И что единственное сокровище, которым Господь Бог наделил каждого из нас и отнять которое не вправе никто - это наша с вами бедная жизнь, которая почему-то одинаково дорога всем людям, топчущим эту грешную

землю.

Сергей МЕНЖЕРИЦКИЙ