Польская драматургия: меланхолия частиц

Пьесы читать любят далеко не все – кажется, что в этом чтении спрятана прагматика (для будущего спектакля читает режиссер, для статьи – критик, для роли – актер). Между тем, чтение пьес может затянуть, если это актуальные и нетривиальные тексты.

В России моду на чтение драматургии ввело, среди прочих, издательство «Коровакнига», издававшего в начале 2000-х карманные книжечки с пьесами звезд «новой драмы» Максима Курочкина, Василия Сигарева, Ивана Вырыпаева и Юрия Клавдиева. Прекрасны и удобны для использования тоненькие брошюры лондонского театра Royal Court: в каждой по одной пьесе, подробные кредитсы, краткий манифест, призывающий считать главным в театре драматурга, а не режиссера, и адрес, куда можно обращаться за разрешением на постановку. Вроде как для профессионалов, но приятно держать в руках всякому, кто любит читать и узнавать через чтение про жизнь людей по ту сторону границы. У нас все больше сборники, толстые, в твердых обложках – их любят делать энтузиастские Культурные центры, своей миссией считая в том числе и продвижение современной драматургии. Поляки – не исключение.

В декабре 2021 года в издательстве «Новое литературное обозрение» вышел третий по счету сборник новых польских пьес. Первую антологию собирала куратор и переводчик Агнешка Пиотровска, а предисловие писал польский критик и театровед Роман Павловский, и это было аж в 2010 – еще до легендарных гастролей польского театра в Москву, мощно повлиявших на российских зрителей и профессионалов от театра. Вторая вышла в 2015: там были как уже известные Тадеуш Слободзянек, Дорота Масловска, Павел Демирский, потрясшие воображение русскоязычных читателей своими очень разными и очень острыми текстами, так и новые имена в лице Магды Фертач и Малгожаты Сикорской-Мищук. В третьей усилиями Мачея Виктора, организатора многих продуктивных встреч между российским стационарным театром и новыми польскими текстами, собраны тексты разных лет. Есть свежая «История Иакова. Трагедия в XXX эпизодах» Тадеуша Слободзянека о ксендзе, узнающем, что на самом деле он – еврей, а не поляк, как и многие дети войны, усыновленные польскими семьями. Рефлексия по поводу травматичного прошлого и попытка все узнать, понять и пережить – любимое Слободзянеком дело, воплотившееся когда-то в эпопее «Наш класс», а теперь продолжающееся в «Истории Иакова». Войцех Земильский написал и поставил свой «Маленький рассказ» в 2011 году – пьеса раскручивает ретроспективно одно тяжелое личное переживание героя, в 2006 году из публикации Института национальной памяти узнающего, что его дед 20 лет служил в органах государственной безопасности. В трудных и, казалось бы, бесперспективных для всех членов семьи открытиях все же находится место любви друг к другу, и одновременно у молодого человека возникает стойкое желание никогда не иметь дело ни с архивом КГБ, ни с многочисленными политическими пертурбациями, происходившими на его родине, ни с доносчиками, ни с теми, кто разоблачает доносчиков. Пьеса «Нюрнберг» (2005) Войцеха Томчика призывает как раз раскрыть все преступления прошлого и как минимум сделать видимыми их исполнителей, тех, кто служил коммунистическому режиму и губил целые семьи. Желание отмотать назад и заново пережить то, что достается нам в виде старых фотографий, свидетельств, документов, хроник, – вообще характерно для польских пьес 2000-х – 2010-х. Не разобравшись с прошлым, как будто бы не можешь впрыгнуть в настоящее, а что говорить о будущем.

Все пьесы о тяжелом бремени прошлого или о пыточной камере настоящего, или о фантасмагорическом будущем, в котором вместо всех неработающих поляков работают гастарбайтеры (украинцы, беларусы, а потом – сменяющие их китайцы – как в пьесе-антиутопии Анджея Стасюка «Темный лес»), как будто бы отменяют надежду и все то, к чему, честно говоря, мы так привыкли в российском театре. Критик и большой эксперт в области польского театра, один из кураторов тех самых знаменитых обменных гастролей между Польшей и Россией, Алена Карась замечательном предисловии к антологии пишет, что между нами все же очень много различий. И что именно этот мрачный польский взгляд не свойственен «укоренившейся в нашей культуре привычки надеяться на лучшее». Презумпция победы, надежды есть у русского сознания, а у поляков – космос пустоты и безнадежности, пугающие, но отрезвляющие и позволяющие, быть может, по-настоящему и честно справиться с болью.

В «Других людях», тексте Дороты Масловской, звезды новой польской литературы и драматургии, предпринята и попытка панковского веселья, в основании которого – реальный ужас перед урбанистическим адом настоящего. Покоцанные ежедневной коррозией люди ведут странную быструю жизнь, язык которой Масловска изучает и конструирует с великолепием настоящей писательницы. Можно сказать – поэта. В «Слабых» Магдалены Драб, пьесе с картинками, как в комиксе, слышна полифония голосов, бесстрастно сообщающих, например, о жизни много раз рожавшей женщины, которая становится «подпорченной», «руиной», и чтоб ее вернуть, нужно либо вставить силикон, либо наполнить ее взглядом, а это так непросто. Герой «Дня психа» Марека Котерского, переживающий свою ненужность – государству, бывшей жене, студентам, всем на свете – закован в «каньоне многоэтажек / голубой свет которых гасят мои таблетки». Все это красивейшие и очень личные пьесы, кое-какие из них найдут свою дорогу и на сцены театров. Но я лично рада и чтению – а оно состоялось благодаря работе десяти переводчиков, круто поработавших над тем, чтобы мы все-таки поняли эту странную польскую меланхолию.