Следует начать с того, что Российская империя вообще не была национальным государством, ни русских, ни кого бы то ни было вообще. Империя и национальное государство - это вообще две противоположные формы политической организации, которые с момента появления последних являются непримиримыми врагами. Более того, до XIX века понятия нация и национальное государство вообще не использовались даже на мировом уровне, а весь XIX и начало XX века в Российской империи понятие нации было фактически под запретом на официальном уровне, поскольку прочно увязывалось с Французской революцией. Поэтому на уровне высшего имперского руководства никаких разговоров о нации, национализме и национальном государстве не было даже рядом. Зато эти понятия были в ходу у различных оппозиционеров, причем в равной мере и у западников, и у славянофилов (да, славянофилы были оппозиционным движением). Но особенно активно они использовались на национальных окраинах, в первую очередь в Польше, а с конца XIX века - в Финляндии, в меньшей степени - на Кавказе.
Парадоксально, но появление русского национализма стало ответом на национализм инородческий, в частности польский. После первого, а особенно после второго польского восстания, в среде части российской интеллигенции заговорили о необходимости противостояния полякам через проведение политики русификации. Правда тут же возникла проблема - не было понимания того, а кто же такие русские, о чем красноречиво сказал один из лидеров славянофильства Иван Аксаков:
Чтобы обрусить – надо быть русским, а русских‑то между нами и нет. Поляки более поляки, чем мы русские. Прежде чем обрусивать (если можно так выразиться) поляков, русским следует обруситься самим. Конечно, русский простой народ несомненно и неколебимо русский, но, как мы уже не раз говорили, одна непосредственная бытовая сила народности, без народного самосознания, без деятельности народного духа в высшей области мысли и знания, есть сила пассивная, не только не способная подчинять себе чужие, сколько‑нибудь развитые народности, но сама легко, незаметно им подчиняющаяся. Повторяем, без высшей сознательной деятельности народного духа народность масс не надежна. Область же этой деятельности есть именно то, что называется обществом, то есть среда, где личное просвещение народных единиц, переставших быть однородною массою, образует новое сознательное народное единство, новую силу общественности. А есть ли у нас эта сила?
Есть ли у нас русские, кроме простого народа, лишенного всяких средств к образованию? Есть ли у нас это русское общество?
Власть же при Александре II пошла по другому пути - была предпринята попытка создания общероссийской гражданской нации, на что были направлены Великие реформы. Ни о каком приоритете русских или кого-то другого здесь речи не шло - все должны были стать равноправными гражданами империи. Здесь, конечно, заключалось contradictio in adjecto - в империи не бывает граждан, а равенство империи прямо противопоказано.
Ситуация начала меняться при Александре III, которому приписывается фраза: "Россия для русских и по-русски". Этот период обозначают как время русификации, однако все было не так однозначно. Дело в том, что в Российской империи происходило смешение этнических, социальных, конфессиональных, языковых категорий. Все это приводило к тому, что даже политика русификации, особо активно проводимая в правление Александра III и Николая II, понималась ее акторами порой очень различно. Во-первых, как указывает А.И. Миллер, в дореволюционном русском языке существовало два варианта написания самого слова «обрусение» – через «е» (и тогда под ним понималось воздействие на индивида или группу с целью русификации) или через «ѣ» (в этом случае речь шла о принятии тех или иных черт «русскости»). Во-вторых, сама «русскость» имела несколько измерений: конфессиональное, культурно-языковое и расовое. Фактически, шла конкуренция двух подходов. В рамках первого провозглашалось, что русские - это общее название всех подданных империи, равных в правах и возможностях. В рамках второго под русскими понимались великороссы, малороссы и белорусы, которые должны были получить определенное преимущество над всеми остальными народами, но все в рамках империи, а не национального государства. При этом на официальном уровне не озвучивалось, какой политики придерживается император, фактически все эти дискуссии шли внутри интеллигенции.
На рубеже XIX-XX веков в Российской империи шло активное партийное строительство, в том числе создавались различные национальные партии. И здесь первенство опять-таки принадлежало инородцам: были созданы польские, финские, армянские, азербайджанские, грузинские, еврейские партии. Русские националисты стали консолидироваться только в ходе Первой русской революции, причем внутри них также не было единства. Различные партии, объединяемые под именем черносотенных, имели разные взгляды на то, кто такие русские и каким должно быть их положение в империи. Сходясь в том, что империя должна остаться единой и неделимой, отказываясь от федерализации по национальному признаку и признавая то, что русский народ является главенствующим в России, правые расходились в понимании того, кого именно считать русским народом. Определение национальности «по крови» при этом было в целом слабо распространено среди представителей правого лагеря. В основном речь шла об определении принадлежности к русскому народу через владение языком и православное вероисповедание, а также лояльность престолу. Однако границы «рускости» четко определены не были, из-за чего, например, к русскому народу, как правило, не причисляли интеллигенцию, а иногда и привилегированные сословия, несмотря на то, что эти люди и владели русским языком, и исповедовали православие. Таким образом постулировалось, что русским человеком можно как стать, так и перестать быть, из-за чего очень сложно было определить состав этой общности в текущий момент. В ряде случаев русские воспринимались скорее как надэтничная общность, близкая к гражданской нации, в которую в перспективе войдут все народы страны. Желание наделить русских особыми правами в империи упиралось в отсутствие перечня этих прав и неясность того, как их увязать с принципом неограниченной власти монарха, а также с правами, предоставляемыми различным инородцам. Сама граница между русскими и инородцами оказывалась очень подвижной, а состав каждой из общностей определялся от противного: русские – это не инородцы, инородцы – это все нерусские. Пожалуй, единственная группа, отношение к которым у всех правых было одинаковым – это евреи, которые признавались самым опасным врагом русского народа и русской государственности, но даже в этом случае отсутствовало единое понимание того, как можно решить еврейский вопрос, оставаясь в правовых рамках. Стремление оставаться в рамках законности, более того – требование единства закона на всем пространстве империи, было одной из общих черт у всех правых партий и движений.
Ну и в конце чуть-чуть статистики. К началу XX в. в империи насчитывалось 803 дворянских рода:
- 227 – российского происхождения (к ним относились все, проживавшие на территории России к началу XVIII в., включая дворян татарского и иного иноземного происхождения)
- 138 – остзейского
- 113 – грузинского
- 97 – польского
- 87 – шведского
- 78 – из мелких германских государств
- остальные – из других государств, включая азиатские.
Так что среди правящей элиты империи русское дворянство составляло меньшинство, поэтому вряд ли можно говорить о том, что русские находились в каком-то привилегированном положении.