В подростковом возрасте, лет в 14-15 (а было это, надо понимать, ещё в советские времена), у меня было два твёрдых мнения, которые в дальнейшем оказались совершенно безосновательными. Во-первых, я был уверен, что по сути украинский и беларусский языки — не более чем искусственно выделенные диалекты русского (и даже понятно, почему я был в этом уверен: потому что сталкивался с этими языками только в каких-то казённо-бюрократических советских текстах); от этой нелепой идеи меня избавило последующее знакомство с выдающейся поэзией Украины и Беларуси. Во-вторых, я был уверен, что любое искусство (и прежде всего поэзия и музыка) достигло своих вершин на рубеже XIX-XX веков, а дальше преобладали уже разложение и разрушение гармонии либо убогие агитки, — тут ограничения советской жизни были виноваты в меньшей степени, потому что даже до доступной тогда части великого искусства XX века я, конечно, просто психологически ещё не дорос. Безусловно, практически вся поэзия, которой я занимаюсь теперь (и та, которую пишу, и та, которую издаю, и та, которую перевожу, в том числе с украинского и беларусского), вызвала бы у меня-пятнадцатилетнего глубокое возмущение.