Прекрасный цикл, стихотворение «В дюнах» (удачно использованное в романе Пепперштейна и Ануфриева «Мифогенная любовь каст») — вообще одно из лучших у Блока: в нем прорывается та победительная страсть, которой Блок давал волю, когда хотел произнести что-то уж совсем заветное, противоречащее маске, которую на него нацепляли поклонники. В «Скифах» это получилось довольно макабрически, с явной оглядкой на «Клеветникам России» Пушкина и с желанием сказать назло тем бывшим единомышленникам, которые не пожелали «слушать музыку революции», а вот «В дюнах» относится к частной сфере; Блок описывает набор штампов, а затем проводит их через горнило, через меняющую жизнь игру, переиначивает и присваивает — что-то вроде того, как Пьер Менар у Борхеса всю жизнь писал своего «Дон Кихота», чтобы написать в конце концов идентичный сервантесовскому текст (у Блока получается не идентичный, а «вывернутый с другой стороны», как в Зазеркалье).
В «Вольных мыслях» эта страсть прорывается со всей бессовестностью: стихотворение «О смерти» начинается как кивок опять-таки пушкинскому «Брожу ли я вдоль улиц шумных...», но вместо приятия смертности, как у Пушкина («И пусть у гробового входа / Младая будет жизнь играть, / И равнодушная природа / Красою вечною сиять» — невероятные строки!) здесь явлена, скажем так, фаза отрицания (вспомним ужас при виде смерти, испытанный Сиддхартхой Гаутамой, которому только предстояло стать Буддой); эта эмоция именно что вольная — перед лицом бытовых приличий. Она была усвоена модернистской лирикой и впоследствии травестирована, например, Александром Тиняковым. Так же и в стихотворении «Над озером», которое начинается как элегия с традиционной для нее диспозицией, появляются «вольные мысли», заставляющие лирического субъекта одновременно играть реальными людьми как персонажами и иронизировать над этой ролью, как бы пародирующей романтические представления о поэте, возвысившемся над толпой (у Блока поэт возвышен буквально, при помощи геологии: стоит на уступе над озером). Увидев, что его «творения» ни к черту не годятся, говорящий тут же принижает их: «Я хохочу! Взбегаю вверх. Бросаю / В них шишками, песком, визжу, пляшу / Среди могил — незримый и высокий... / Кричу: "Эй, Фёкла! Фёкла!"» — что-то вроде бросания смятой бумаги в мусорную корзину...
Стихотворение «В Северном море» из цикла довольно сильно выбивается: оно больше похоже, скажем, на более раннюю «Незнакомку», где магия появляется ближе к концу, противопоставленная пошлому антуражу. Но это стихотворение выдержано в той же просодии и служит прекрасной, чуть замирающей интерлюдией перед последним ударом — «В дюнах». Давайте-ка вспомним эти стихи:
В ДЮНАХ
Я не люблю пустого словаря
Любовных слов и жалких выражений:
«Ты мой», «Твоя», «Люблю», «Навеки твой».
Я рабства не люблю. Свободным взором
Красивой женщине смотрю в глаза
И говорю: «Сегодня ночь. Но завтра —
Сияющий и новый день. Приди.
Бери меня, торжественная страсть.
А завтра я уйду — и запою».
Моя душа проста. Соленый ветер
Морей и смольный дух сосны
Ее питал. И в ней — всё те же знаки,
Что на моем обветренном лице.
И я прекрасен — нищей красотою
Зыбучих дюн и северных морей.
Так думал я, блуждая по границе
Финляндии, вникая в темный говор
Небритых и зеленоглазых финнов.
Стояла тишина. И у платформы
Готовый поезд разводил пары.
И русская таможенная стража
Лениво отдыхала на песчаном
Обрыве, где кончалось полотно.
Там открывалась новая страна —
И русский бесприютный храм глядел
В чужую, незнакомую страну.
Так думал я. И вот она пришла
И встала на откосе. Были рыжи
Ее глаза от солнца и песка.
И волосы, смолистые как сосны,
В отливах синих падали на плечи.
Пришла. Скрестила свой звериный взгляд
С моим звериным взглядом. Засмеялась
Высоким смехом. Бросила в меня
Пучок травы и золотую горсть
Песку. Потом — вскочила
И, прыгая, помчалась под откос...
Я гнал ее далёко. Исцарапал
Лицо о хвои, окровавил руки
И платье изорвал. Кричал и гнал
Ее, как зверя, вновь кричал и звал,
И страстный голос был как звуки рога.
Она же оставляла легкий след
В зыбучих дюнах, и пропала в соснах,
Когда их заплела ночная синь.
И я лежу, от бега задыхаясь,
Один, в песке. В пылающих глазах
Еще бежит она — и вся хохочет:
Хохочут волосы, хохочут ноги,
Хохочет платье, вздутое от бега...
Лежу и думаю: «Сегодня ночь
И завтра ночь. Я не уйду отсюда,
Пока не затравлю ее, как зверя,
И голосом, зовущим, как рога,
Не прегражу ей путь. И не скажу:
"Моя! Моя!" — И пусть она мне крикнет:
"Твоя! Твоя!"»
Спасибо за ответ!