Существуют ли в других странах более талантливые поэты, чем Пушкин?

Пушкин — поэт большей частью национальный. Он значит бесконечно много для русской литературы, и почти ничего за ее пределами. Как следствие — и эмоции, с ним связанные, чаще всего не литературные, а националистические, сильно зависящие от знания всемирной литературы в целом.

В русской литературе Пушкин — примерный аналог Михая Эминеску в румынской, которого на родине тоже иногда называют самым великим и талантливым поэтом в истории. Кто-нибудь здесь читал Эминеску?

Давайте посмотрим, что представляла собой европейская светская литература на момент появления Пушкина. В западном каноне после античности есть два главных поэта: это Шекспир и Данте. Данте фактически основал национальную итальянскую литературу тем, что начал писать на разговорном итальянском вместо латыни. Примерно то же имеют в виду, когда говорят, что Пушкин создал литературный русский — и для русской литературы своего времени это был своеобразный полет Гагарина — но для итальянцев он произошел в 14-м веке.

Аналогичным образом, Шекспир был наибольшим прорывом психологической светской литературы относительно всего, написанного в западном каноне на тот момент — и опять же, Пушкин совершил аналогичный прорыв для русской литературы. Но к моменту творческого расцвета Пушкина в английской литературе были Спенсер, Джон Донн, Мильтон, Поуп, Блейк, Вордсворт и, извиняюсь, главный объект неистового всеевропейского и в том числе пушкинского дроча шестой барон Джордж Гордон Ноэл-Байрон.

Теперь я отдельно подчеркну, что привожу здесь авторов международного влияния только из двух стран, и не выходя за пределы Европы. То есть, Германии, Франции и Испании мы, например, вообще даже не касались, а в Китае светская литература на разговорном языке была ещё за шестьсот лет до Данте.

Иными словами, Пушкин, которого мы ценим за прорыв в языке и прорыв в содержании, пришел в мир, наполненный литературой, совершившей этот прорыв много веков назад. И на которой Пушкин собственно и учился писать сам: три четверти его личной поэтической библиотеки составляли книги на иностранных языках (352 против 113). Включая Шекспира и Данте. Это не умаляет его таланта как такового, но когда вокруг все уже изобрели колесо, сделать собственное — не достижение.

Спорить о талантах довольно бессмысленно, поскольку у таланта нет определения, и каждый подставляет туда что хочет. Но у поэтов есть объективно существующее влияние, даже если его трудно измерить. Это не столько влияние на рядовых людей, в своём начальном кругозоре целиком зависимых от школьной программы, сколько влияние на других поэтов и внимание исследователей. К примеру, на JSTOR Пушкину посвящено двадцать тысяч исследований — примерно столько же, сколько посвящено Сапфо, оставившей нам только 650 сохранившихся строк и всего одно целое стихотворение. “Евгений Онегин” насчитывает суммарно меньше пятидесяти переводов — “Божественная комедия” более семисот. Что же до разницы влияния Пушкина и Шекспира, она иллюстрируется уже тем, что в русской Википедии есть статья о влиянии Шекспира и нет статьи о влиянии Пушкина. Это просто примеры, но это примеры масштабов.

Опять же, все это не значит, что Пушкин не был новатором в своем роде — в частности, Пушкин написал самую убедительную антитезу английскому романтизму, и вместе с другими подвел фундамент для будущей реалистической прозы.

Но в масштабах мира Пушкин это фигура поздняя и локальная, в какой-то степени интересная для истории европейской литературы, но больше как историческое и меньше как поэтическое явление. Если бы Пушкин не был переведен по сей день, мировая литература почти ничего бы не потеряла, потому что нельзя указать ни одного крупного поэта за пределами бывшего СССР, работавшего под прямым влиянием Пушкина. В масштабах мира Пушкин даже не самый читаемый русский поэт — русскую поэзию знают по Мандельштаму, Бродскому и Ахматовой, и их влияние на других мировых авторов намного более ощутимо.

И поскольку у многих это почему-то вызывает истерику, давайте я скажу прямо: это не плохо. Мировое влияние поэта вообще не обязано коррелировать с чьими-то личными предпочтениями — если бы оно коррелировало, все бы массово читали Уитмена и Целана — но читатель должен иногда сверять своё мнение о поэте с его положением в реальной истории. С фактами.

Потому что народная любовь к Пушкину имеет только частичное отношение к Пушкину как поэту. Среди других русских писателей Пушкин всегда был значимой, водораздельной фигурой — но это не значит, что его читали обычные люди. Прижизненные издания Пушкина выходили тиражом 1000-1200 копий, это 0.00096% населения России на 1830-е. Уровень грамотности подтянулся к 50% только к середине 20-х, когда печать была уже полностью политизирована.

Иными словами, Пушкин не был избран национальным поэтом неким большинством, или даже меньшинством русскоязычного населения. Вступление Пушкина в национальный миф имеет происхождение, и даже конкретную дату: он был объявлен таковым постановлением ВЦИК СССР к юбилею 1937-го года, и стал инструментом сталинского имперского разворота.

Это конечно была узурпация: культура насилия всегда поднимает на флаг именно то искусство, которое оно может использовать. Источник может быть невинен — или не быть, заключённым как бы не легче. Но суть в том, что если вы сегодня чувствуете, что Пушкин это нечто "самое русское", то эта мысль вам не принадлежит, она всего лишь унаследована вами от прежнего поколения и по приказу свыше.

На практике, народная любовь принадлежит обычному китчу: сообщество Пушкина Вконтакте более чем в два раза уступает в подписчиках сообществу Ах Астаховой — наглядная демонстрация того, что люди говорят что любят, и что они любят на самом деле.

Так что проблема не в Пушкине и его таланте. Проблема в навязанных представлениях о нём как о чем-то отдельном и независимом, гении-всесоздателе русской души — и в том, что они лишают человека способности нормально читать стихи, отделять образ великого поэта в своей голове от истории реальной литературы — не только чужой, но и своей собственной.