Почему мы стали зависимыми от смартфонов?

Многие помнят те времена, когда Nokia выглядела как утюг, а у них был слоган: «Nokia. Сonnecting people». Тогда была шутка: «Nokia. Сonnecting people, disconnecting family». Когда социологи рассуждают о смартфонах, как о части нашей современности, то всегда говорят о разрушении старых связей и формировании новых. Идея того, что смартфоны разрушают привычные нам рутинные социальные связи, довольно сильна в социологии. Если мы посмотрим на недавнюю работу Radical Technologies: The Design of Everyday Life, там как раз воспроизводится стандартный миф о том, что смартфоны уничтожают привычную нам повседневность. Этот миф берется из Хайдеггера, из социологической традиции мышления о повседневности. Хайдеггеровская логика такова: граница между близким и далеким – фундаментальная граница, которая создает наш социальный мир. Смартфон делает близким все то, что пространственно от нас удалено. Смартфон – это механизм, который позволяет вам не находиться там, где вы находитесь. Вы открываете смартфон – и все, вы больше не в этой точке времени, в которой существует ваше физическое тело, а совсем в других локациях. Хайдеггер, конечно, не знал о смартфонах, для него абсолютным злом было телевидение. Что бы он сказал о смартфонах – страшно подумать.

Такого рода развитие технологий – лишение человека основ. В мире, где нет ничего далекого, нет ничего близкого. В мире смартфонов все в равной степени и не далекое, и не близкое. Антиутопия недалекого мира, воплощением которой являются не только смартфоны, но и планшеты, и прочие гаджеты, которые изначально были средствами связи, а потом постепенно стали представлять из себя инструмент разрушения повседневности. Это один способ смотреть на смартфоны, распространенный в социологии. С этой точки зрения, смартфоны стали лишь еще одним витком эволюции в этом процессе разукоренения повседневности, который начался гораздо раньше. Поэтому нам необходимо совершенно другая модель мышления.

Но есть и другая логика, согласно которой смартфон – это не механизм разрушения повседневности, а самостоятельно действующий субъект. Люди, которые занимаются исследованием смартфонов в этой модели, говорят, что человек и окружающая его техника – уже давно два независимо эволюционирующих вида. Техника эволюционирует параллельно с человеком. Потому что ключевым механизмом в этой системе является вовсе не разукоренение, как говорит Хайдеггер, а делегирование. В тот момент, когда обезьяна берет палку, она уже делегирует ей ряд функций и задач. Соответственно, от палки и до смартфона мы постоянно производим операцию передачи некоторого права на действие окружающим нас объектам. Мы бросаем бумеранг туда, куда не можем дотянуться рукой и так далее. Если мы говорим о том, что смартфон – результат долгого эволюционного процесса, то это процесс делегирования, а не разукоренения.

Это значит, что сегодня мы делегировали смартфону огромное количество функций и действий, которые раньше были прерогативой человека. Еще десять лет назад мы помнили гораздо больше телефонов, чем помним сейчас. Сейчас мы помним один – свой, да и тот не всегда. Раньше, выбирая, ехать ли мне по Третьему кольцу или стоять в пробке на Тверской, я принимал решение и нес за него ответственность, а теперь я это решение принимаю с опорой на консультацию навигатора в смартфоне. По сути он выполняет главную функцию, но ответственность почему-то все-равно несу я. Мы делегируем все то, что касается расчетов и памяти. Смартфону делегировано уже очень много, вплоть до того, что, фиксируя ваши ежедневные перемещения, он может сказать, что вы ошиблись адресом и пытаетесь переночевать у любовницы, а не у жены. Уже несколько забавных бракоразводных процессов были связаны с тем, что смартфон слишком много знал.

Такого рода делегирование – абсолютно естественная вещь. В этом нет никакой проблемы, ведь до этого мы точно так же делегировали множество других задач другим девайсам. И тут возникает уже другая проблема, потому что делегирование – категория политической теории, то, что вообще-то означает, что мы уполномочили кого-то действовать от нашего имени, прямо как с депутатами. Поэтому, конечно же, смартфоны и многие другие девайсы – это наши депутаты, ведь они представляют нас и выполняют функцию уполномоченных гораздо лучше, чем реальные депутаты. Я доверяю своему смартфону больше, чем своему депутату, ведь я даже не знаю, кто мой депутат. Я доверяю телефону хранить информацию и в ряде случаев принимать решения. Мы видим, что доверие к технике растет по мере того, как падает доверие к людям и политикам.

Если этот процесс продолжится, через некоторое время все стандартные категории политической философии, такие как парламентаризм, представительство, гражданство, делегирование – окажутся под вопросом. Зачем нужен депутат, если смартфон с этой функцией справляется лучше? Мы выяснили в своих соцопросах, что за робота-судью выступает чуть ли не четверть населения России. Эти люди бы предпочли, чтобы судьей был алгоритм, потому что он берет взятки. Соответственно, этот процесс делегирования и смартфоны являются лишь промежуточным звеном цепью в эволюции. Какие дальше функции будут делегированы – мы пока не знаем, но если правы именно исследователи техники, а не исследователи повседневности, которые плачут о том, что мы потеряли мир близкого и рутинного, то надо задуматься о том, каким будет следующий шаг в этом процессе эволюции человека и технологии.

В исследовании, которое мы провели, есть кластер оптимистов, которые верят, что мессией будет робот, антихристом – человек, а смартфоны и алгоритмы спасут этот мир, если депутаты его не погубят. Есть кластер техно-консерваторов, которым просто некомфортно. Они не отказываются от достижений техники, но им они неприятны. И есть кластер законченных технофобов, к которой отношу себя я. У меня нет приложений на телефоне, отключена функция геолокации, и я буду сопротивляться достижениям технического прогресса настолько, насколько смогу.