Еще Пушкин предрекал будущее белым стихам, и в серебряный век выдвигали ту же идею. В чем они ошибались?

Приятно, конечно, почувствовать себя умнее Пушкина, но повод выбран неудачный, потому что Пушкин, натурально, был прав. Исчерпаемость рифмы как приёма не в том, что заканчиваются и начинают повторяться конкретные рифменные пары, а в том, что рифма начинает восприниматься как чисто механический атрибут стиховой формы — в терминологии литературоведения начала XX века она «автоматизируется». Общее развитие любого искусства устроено так, что от автоматизировавшихся элементов они начинают избавляться. Поэзия XX века начала избавляться от рифмы и метра ровно таким же образом, каким визуальное искусство — от фигуративности, а музыка — от тональности: если нечто укоренилось как обязательный признак искусства, то искусство реагирует на это как на оковы и препятствия: ликвидирует и сбрасывает. Но, разумеется, ликвидирует и сбрасывает только как обязательный признак: в качестве необязательного всё вполне может сохраниться, поэзия может обращаться к рифме, живопись к фигуративности, музыка к тональности — но может и не обращаться. Из «приёма по умолчанию» рифма превращается в один из множества способов организации стихотворного текста, который может понадобиться поэту здесь и сейчас, — это единый мировой процесс (разумеется, для тех национальных поэзий, где рифма как обязательный элемент была, — потому что в некоторых её и не было). В русской поэзии этот процесс был искусственно остановлен социально-политическими потрясениями, поскольку советская культурная политика со второй половины 1920-х годов была ультраконсервативной, в приказном порядке насаждавшей во всех видах искусства нормы XIX века, — поэтому процесс более широкого движения в сторону непредзаданной формы активно пошёл только в постсоветскую эпоху, при значительном сопротивлении старших поколений. Уже в конце 1990-х М. Л. Гаспаров, крупнейший российский стиховед, показывал значительные различия метрического репертуара (а рифма — элемент метра в самом широком смысле термина) в поэзии «либеральных» и «консервативных» изданий, и с тех пор этот разрыв значительно вырос. Но, конечно, широкие читательские массы и авторы-любители остаются не в курсе (по другим причинам) и продолжают ориентироваться на стандарты середины XX века, которые в специфической русской ситуации представляют собой стандарты середины XIX века. Пушкин видел дальше и лучше.

До Тредиаковского и Державина в русском поэзии вообще не было рифмы и классического ритма (дактиль, амфибрахий и т.д.). И белый стих и верлибр это не одно и то же.