Как мы можем понять, что перед нами шедевр?

Шедеврами вообще как бы не обязательно мыслить.

Формальная генеалогия шедевра как экзаменационной работы для гильдии (где принимающие занимались в первую очередь только QA), и его эссенциалистский южный вариант чего-то, вышедшего из-под гения — не устарели, конечно, но мало кого в сегодняшнем мире вообще устроят. То есть, сам термин ни к чему особенно не привязан, и наполняется тем содержанием, которое удобно сказующему по ходу дела. В большинстве случаев такое провозглашение можно было бы заменить на “мне нравится”, что было бы честнее и без потери смысла. 

Антропологически, всё это можно вписать в процесс культурной эволюции, равный для предметов искусства и любой технологии: Анйалык придумал новую обшивку байдары, Напагйак додумал к ней мачту. Мы знаем, что это “шедевр” потому, что они не тонут.

В этом смысле переход художника, допустим, с MFA программы к галерейному представительству — уже подразумевает признание какого-то body of work зрелой работой, заслуживающей места на рынке (по северной генеалогии), а художника — достойным чтецом и аэдом культурных кодов (по южной). Никто не называет это шедевром — потому что, см. выше, шедеврами не обязательно мыслить — но, антропологически, процесс идентичен.

Это также разбивает одно монолитное понятие о шедевре на цепочку последовательных признаний. К примеру, современный поэт может сначала получить какое-то одобрение в народном паблике, затем через несколько лет — на курируемой сетевой платформе, затем ещё через несколько лет в печатном журнале, и наконец ещё через несколько лет в книге. Каждый из этих переходов является моментом цеховой инициации.

Ну и некоторые переходы могут ощущаться чисто интуитивно — качественные сдвиги внутри уже зрелого корпуса, когда формальные признания давно пройдены, да и учиться автору вроде бы уже нечему. Поздние пьесы Шекспира, Pinturas Negras, первая глава “Pale King”, вот это всё.

Итого — тут нет никакой одной ситуации оценки, о которой можно было бы сказать, как именно она происходит; есть множество похожих ситуаций, в которых признание происходит по множеству разных причин, от следования формальным канонам до личного впечатления. Эти причины могут входить в противоречие даже в одной и той же работе. Так что в целом даже о категории признаний вроде отбора работ на соло выставку в Цвирнер — можно что-то сказать только в самых общих чертах, галереи-любят-большое except when they don’t. Каждая ситуация будет по-своему уникальной.

Не говоря уже о том, что мы не обязательно “можем понять, что перед нами шедевр”. Многие не могут. Многое не шедевр. Мотивация поисков точных определений может исходить из жара культурных войн, любовь к мастерству принимать формы Сталинского "но он жэ мастэр". Даже если эстетика имеет онтологическую реальность, эта реальность может быть недоступна. И так далее. 

В конечном итоге есть только непосредственный опыт взаимодействия с конкретной работой, и попытки что-то о нём сказать.

Первый признак шедевра — что все вокруг него начинают учиться. Художники учатся композиции или колориту, критики учатся лучше писать критику, философы учатся находить правильные примеры и быть понятнее слушателям, историки учатся понимать роль творческих людей в истории. Где есть такая многообразная учеба, которая имеет далеко идущие последствия, там и шедевр.