Главным образом, это связано, через серию опосредований, с травматическим опытом западного человечества, которое после двух мировых войн с неприятным изумлением обнаружило, что искусство, маркированное как высокое (а академическая музыка в этом списке будет на первом месте), не способно удержать людей от совершения самых отвратительных зверств: это поставило вопрос о легитимности оптимистичного утверждения, которое делали теоретики искусства всех предшествующих веков, о том, что назначение этого самого искусства – смягчать нравы и воспитывать в человеке гуманизм, и чем оно рафинированнее – тем вернее оно это делает; обо всем этом много писала, например, Ханна Арендт. Таким образом, возник парадокс, связанный с диссонансом обычных коннотаций «высокого искусства», восходящих еще к Платону с Аристотелем, – благо, добро, красота – и темных побуждений души, которым, как выяснилось, эти коннотации ничуть не мешают. Помимо этого, данная рамка восходит к имморализму теорий эстетизма конца девятнадцатого века (примером тут может служить Оскар Уайльд), а маньяки и убийцы в кино очень часто эстеты (вспомним Ганнибала Лектора); таким образом кино, как искусство в целом популистское, берет довольно сложную схему отношений искусства и социальной реальности и доводит ее до клишированного парадокса с помощью сопоставления «высокого» (что проще всего промаркировать академической музыкой) и низкого. Иногда, впрочем, тут есть и классовый аспект: например, в советских фильмах белые офицеры (как правило, садисты и убийцы) часто слушают классическую музыку, что в данном случае является признаком принадлежности их к тому, что Веблен называл leisure class, то есть к классу людей, обладающих ресурсом свободного времени, который позволяет им наслаждаться «неприкладными» вещами вроде академической музыки (с той нехорошей – и часто неотрефлексированной создателями фильмов - импликацией, что именно эти их качества и сделали их садистами и убийцами). В любом случае, во всех этих ситуациях академическая музыка маркирует имморализм искусства и его привилегированный статус, что довольно печально: она здесь оказывается в роли заложника популистских интерпретаций сложных социальных теорий, чего совершенно не заслужила
Господь вседержитель, до чего прекрасный ответ.
(в ответ на ПС)
Есть такая сцена.
Это сцена пытки полицейского в "Бешеных псах".
В институте нам даже научили такие звуко-зрительные правильно называть. По науке это называется контрапункт и в случае классической музыки так делают для того, чтобы усилить впечатление от картинки. Сочетание ужасного и прекрасного, так сказать.
Такой бред несёте. Единственное, что не смахивает на ересь - последнее предложение
Не только в кино. Брейвик убивал подростков в наушниках, где крутилась музыка из "Властелина колец". Приговаривая "Sleep tight". Маньяк творит смерть сознательно и всерьез. Прикасается к вечности, такскть.
чтобы подчеркнуть интеллектуальность преступника, мол, это не просто моральный урод и быдлан, а человек с претензиями, относящийся к расчленению и маньячеству как к искусству. под металл, например, подобные сцены воспринимаются как мясорубка, а под классику, как ужасное извращение, вызывающее болезненные ощущения в мозгу у зрителя.
Не всегда.
А вообще, популярность классической музыки в качестве саундтрека в большой степени обусловлена тем, что ее не надо придумывать и за ее использование не надо никому платить.
Платить не нужно авторам, а оркестру, т.е. исполнителям заплатить придется